Юрий Красавин - Полоса отчуждения

— Так ведь Волга уже разлилась, а Ново-Юрьево на той стороне. Как ты переправишься?

— А я вплавь, саженками.

— Сват, у тебя больные легкие и слабое сердце, — напомнил я. — Ты не выживешь, даже если просто промочишь ноги.

— Меня гораздо более волнуют итоги зимней навозной кампании. Ты не можешь себе представить, насколько актуальна эта тема. Я готов положить за ее успех не только свое здоровье, но и жизнь.

Через некоторое время после того, как Пыжов исчез из отдела, меня вызвал к себе секретарь райсовета, вызвал кратким приказанием, брошенным в телефонную трубку: «Тихомиров? Зайти ко мне». Себя Мишаков не назвал, полагая, что его голос должны знать все в аппарате райисполкома. И — справедливо. Кто же не знал его голоса! Красивый такой, барственный баритон, отражавший начальственное превосходство.

Я зашел — Мишаков беседовал с Пыжовым. Вернее, они заняты были делом: секретарь правил какой-то документ, должно быть, представленный на подпись моим заведующим, и теперь начальник вышестоящий с дружеской покровительственностью распекал нижестоящего.

— Что ты тут пишешь? «О передаче строения здания конторы и отремонтировании помещений…» Русским языком умеешь пользоваться? — Мишаков устремил на Пыжова иронический взгляд. — Отремонтирование строения здания… Ты сколько классов окончил, канцелярист паршивый?

Пыжов польщенно осклабился: так ухмыляется собака, когда ее треплет по загривку хозяин. Но нет, это он не от угодливости: Пыжов просто не умел улыбаться — только осклабливался. В его улыбке никогда не было веселости, она появлялась как бы по внутреннему приказанию, и только.

Твердым, энергичным почерком, сильно нажимая на бумагу, секретарь райсовета вписал новую фразу, зачеркнул старую, вписал еще и продолжал править по всему листу, приговаривая:

— Чему вас только в школе учат!.. Я за тебя работать должен?.. Тогда давай и зарплату твою буду получать.

Я стоял у дверей, меня пока не замечали.

Мишаков закончил работу над документом (проект решения исполкома), подвинул его Пыжову — «Перепечатай!» — и обратил взор на меня.

— Вот вы не ладите между собой, два деятеля, — сказал он своим красивым баритоном, — а мне разбираться с вами… Как будто у меня других дел нет! По идее, кто должен облегчать жизнь руководителю? Его подчиненные. А вы ее усугубляете, отвлекаете от настоящего дела… Так что у вас там в отделе культуры? Кто кому выговора вешает? Оба вы большие начальники и не разберетесь, кто главнее, да? Ты пастух, и я пастух, давай кнутами мериться. Так?

Вместо «кнутами» он употребил другое слово, и я — о рабская кровь! — не сдержал улыбки. Мишаков любил завернуть покрепче: так, он считал, демократичнее. Я был однажды свидетелем, как секретарь райсовета садился в райкомовский «газик» и выразился столь увесисто по какому-то поводу, а вышло так лихо да артистично, что шофер заулыбался от удовольствия, будто его похвалили.

Мишаков был еще молод, тогда ему небось не исполнилось и тридцати; фигуру имел представительную, лицо мужественное, красивый голос; говорил всегда уверенно, смеялся рокотливо, и даже, я не раз видел, с приезжавшими из области держался этак вроде бы на равных. В нашем Белом доме бытовало всеобщее убеждение, что Катерина Ивановна Сукнова — председатель райисполкома — скоро уйдет на пенсию, и на ее место поставят именно Мишакова. У него были необходимые для этого авторитет и авантажность. Бывает, знаете, просто на лице у человека написано, что он выйдет в большие начальники, потому окружающие и держатся с ним учитывая его будущий рост.

— Ну, садись, инспектор, чего топчешься? Я хочу, чтоб ты понял: заведующий отделом только формально неправ, собираясь уволить тебя. Формально, понимаешь? Но не по существу…

— А что по существу? — отважился спросить я.

— Суть в том, что ты плохой работник. Никудышный. Тебя посылают в командировку, а ты не едешь под смешным предлогом: рубля на дорогу, видишь ли, нет! Что это такое? Детский сад, а не отдел культуры. И заведующий проявил себя как бездарный администратор, не сумев тебя уволить. Если б я оказался на его месте, у меня б ты уже не работал. Что ж, впредь ему наука.

— Из чего вы заключили, что я плохо работаю? Так он сказал? — я кивнул на своего заведующего.

— Я верю фактам, — бросил мне Мишаков.

— Каким, Валентин Алексеевич?

— Командировки — раз; по твоей вине наш отдел культуры запоздал с годовым отчетом — два! А опоздали вы потому, что ты оказался неспособным написать его, — это три.

— Да не мог я писать, что в павлищевском клубе идет большая культурно-воспитательная работа, тогда как клуб этот не работает вовсе! В нем сезонные рабочие живут.

— Тебя послушать — ничего в наших сельских клубах не делается. Так и отразить в годовом отчете?

— Да, — сказал я. — Будет, по крайней мере, честно.

— Ты что, на самом деле такой или придуриваешься? Ведь Пыжов дописал недостающее в отчете — он и тебя спас! А твоя принципиальность, имей в виду, недорого стоит. И не принципиальность это, а обыкновенное разгильдяйство и безответственность.

Он поднажал на последние слова.

— Он хочет, чтоб меня сняли с должности, Валентин Алексеевич, — объяснил Пыжов, обращаясь к Мишакову уже другим голосом. — Для него чем хуже, тем лучше. Он же не отвечает ни за что — я отвечаю; а его дело сторона.

— Это позор для района, когда отделом культуры руководит человек малограмотный, к тому же злобный и мелочный.

Фраза, произнесенная мною, была, собственно, не моя, а Володи Шубина, я же только повторил ее, по: скольку она выражала и мое мнение.

— Малограмотный? — вспыхнул Пыжов.

— Он деловые бумаги составлять не умеет, но ведь это дело наживное, — Мишаков говорил неторопливо и глядел на меня, словно изучая. — Да ведь и ты тоже проекта постановления не сочинишь правильно, верно?

— А пусть он вот сейчас напишет фразу… хотя бы такую: «Искусство советского народа представлено в Малковском сельсовете». Сосчитайте, сколько будет ошибок в одном предложении.

— А сколько? — спросил Мишаков после паузы.

Должно быть, это и его заинтересовало.

— Он в слове «искусство» залепит четыре «с», а «советский народ» и «сельсовет» напишет с большой буквы.

Вот теперь уже я осклабился. Пыжов только зевал да багровел в ответ.

Надо признать, что еще недели две назад я не решился бы вести себя столь нагло. Скорее всего просто отмолчался бы. Но теперь, памятуя, что газета «Восход» в лице Володи Шубина поддерживает меня, я осмелел.

Мое поведение не понравилось Мишакову.

— Да, друзья, вижу, вам вместе не работать, — сказал он. — Это что же получается? Один лямку тянет, а другой у него грамматические ошибки считает.