Юрий Красавин - Полоса отчуждения

Пыжов поглядывал на меня вызывающе.

— Ну, как там «вражья сила» поживает? — спросил он и осклабился, оглянувшись на жену.

— Какая сила? — не сразу понял я.

— Я про твоего дружка спрашиваю — его теперь все только так и зовут: вражья сила. Вчера на партийно-хозяйственном активе подходит ко мне директор совхоза… неважно какого, и говорит: «И на вас тоже вражья сила навалилась?» А я не сразу понял, переспросил. Он предупредил, что газетчик из «Восхода» выспрашивал его о работе сельских клубов. Наверно, какой-то материал готовит, а?

Я пожал плечами.

— Между прочим, и от других слышал, — не унимался Пыжов. — Да-а, припечатали мужика: вражья сила! Хо! Теперь так и останется.

В тот ли день, на другой ли Володя Шубин позвонил. Услышав его голос в трубке, Пыжов, ни слова не говоря, передал ее мне, а сам вышел.

— Старик, знаешь, какая мысль явилась мне? Пришла пешочком, опираясь на клюшечку, именно ко мне.

— Не заносись: она просто ошиблась дверью.

— Я заметил, что твой заведующий при разговоре все время набычивается и таким образом выдвигает вперед свой узкий лоб, а ты, старик, выдвигаешь вперед нижнюю челюсть. Тут принципиальная разница в ваших характерах, так что столкновение между вами обусловлено не только психологически, но и антропологически.

Ну, тут я его тоже порадовал:

— А тебя в нашем районе окрестили вражьей силой. Именно так именуют корреспондента газеты «Восход» Шубина в райисполкоме, райкоме партии и районном отделении милиции. Да еще и все работники сельского хозяйства. Они теперь при встрече говорят друг другу не «Здравствуй» и не «Привет», а «Ну, как поживает наша вражья сила? Что она еще предпринимает?».

— Старик, я польщен, если это действительно так, — засмеялся мой друг. — Я даже горд! Потому как являюсь действительно вражьей силой по отношению к людям определенного сорта. Так им и передай. Но я звоню не из-за этого, старик. Ты вот не читаешь газет, а если читал бы, то увидел, что сегодня в областной помещена статья некоего Владимира Шубина о работе отдела культуры нашего района. О том, как вы сказки сочиняете…

Я даже встал с трубкой возле уха.

— Неужели напечатали? — непроизвольно выговорилось у меня. — Что ты наделал!

— Мужайся, — ответил он и положил трубку.

Мужаться пришлось очень скоро: меня вызвали на заседание райисполкома. Я никогда не бывал в кабинете председателя и поэтому сердечко сдвоило, оробел.

Вошел — народу много, сидят и за столом в центре, и на стульях вдоль стен; я поздоровался негромко, засомневался: может, не следовало здесь здороваться? Деловое заседание все-таки…

Мишаков стоял сбоку от председательского стола, за которым сидела Катерина Ивановна Сукнова, и, держа в руках какие-то бумаги, говорил тоном докладчика:

— Я считаю, что это самая настоящая диверсия против нашего райисполкома… Статья писалась с такими целями: во-первых, опорочить отдел культуры, а следовательно, и райисполком; во-вторых, свести личные счеты с заведующим отделом Пыжовым; в-третьих, поднабрать себе авторитет, чтоб слух прошел: ах, Моська, знать, она сильна… Скажу больше: статья писалась в самом отделе культуры — сам дух ее таков! — а документы предоставил Шубину не кто иной, как инспектор Тихомиров. Я считаю, вопрос ясен: такой человек не может более оставаться на этой должности, самое разумное его освободить, и немедленно, чтобы он не лихорадил работу отдела.

Мишаков сел. Наступила тишина, которая показалась мне оглушительной. Среди сидевших за столом солидных людей я узнал начальника милиции, редактора газеты, прокурора, военкома… Все смотрели на меня, одни с осуждением, другие с сочувствием, третьи с усмешками, а я, признаюсь, стоял у двери ни жив ни мертв. Было ясно, что больше в отделе культуры мне уже не работать…

— А какие меры принимали вы, Валентин Алексеич, чтобы заставить инспектора хорошо исполнять свои обязанности? — спросил, кажется, прокурор. — Ведь вы у нас курируете культуру.

— Я с ним беседовал, — отвечал Мишаков, — обращал его внимание на плохую работу. Никакой отдачи! Вот теперь он мотается по району без всякого толку…

— Послушаем Тихомирова, — предложила Катерина Ивановна. — Как он объяснит появление этой статьи и что думает о своей работе.

Что было объяснять? Статьи я не писал, а хвалить или хулить себя — мое ли это дело?

Оправдываясь, я увидел сидевшего не за столом, а у стены Пыжова; он не сводил с меня торжествующего взгляда.

— Я не понимаю, какая тут связь и какой умысел. В чем виноват инспектор? — сказал Молотков, не поднимая глаз от бумаги, лежащей перед ним. — Тихомиров был просто обязан показать моему сотруднику этот сверхсекретный документ — годовой отчет отдела культуры.

Кто-то коротко засмеялся, услышав «сверхсекретный документ».

— Шубин принес сначала статью мне, но я воздержался от ее публикации, — продолжал Молотков. — Он заявил, что пошлет в областную газету — этому препятствовать я не мог.

После такого рассуждения редактора газеты обстановка немного разрядилась, стало полегче. На некоторое время обо мне забыли, обсуждали не меня, а статью.

— Вы свободны, — сказала Катерина Ивановна весьма неприветливо, будто вспомнив, что я еще стою тут.

Выходя, я слышал слова Мишакова:

— Такие вещи надо согласовывать! Что это за анархия — как хочу, так и пишу! Куда хочу, туда и посылаю. Есть же интересы дела, а тут одна амбиция.

Дальнейшего я не слышал, а вернувшись к себе в отдел, стал писать заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию. Но, подумав, спрятал заявление: скоро на экзаменационную сессию ехать, а уволюсь — вдруг работы не найду? Кто мне учебный отпуск оплатит?

Наступила почти летняя теплынь; речка Панковка еще более обмелела; окуни уже не заплывали в нее, лодки лежали по берегам. Чуть где поглубже бочажок — тут с утра до вечера визжала и плескалась малышня. Иногда приходили и взрослые. Раздевались, забредали по колено, черпали воду широкими ладонями и громко хлопали по плечам, роняя в воду белые хлопья мыльной пены. Тут же с крутого бережка, в омутке метровой глубины, глядишь, женщина полощет белье или половики, а муж сидит над нею на травке и, благодушно покуривая, ждет, когда выжимать что-нибудь крупное или нести таз с бельем.

Такая вот тут у нас была постоянная картина.

Мы с Женечкой являлись сюда вдвоем, то есть я приносил его, устраивал под кустом, чтоб солнышко не светило ему в личико, и занимался своим делом: учебники листал, конспектировал — до экзаменов оставались считанные дни.

Иногда здесь появлялись Володя Шубин с Аськой.

— Послушай, какие прелестные сведения я сегодня добыл! — говорил он.