Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Так и бывает: поднимаешься по пароходному трапу, в голове крутится: это навсегда. А что такое «навсегда» – сердце осознать не дает. И правильно делает.

Океан – он преогромный. Мы с вами, уважаемый читатель, легко отстраняемся от масштабов океана и от угроз, которые сулит океан. Пересекаем чудовищное водное пространство в самолете, спим всю дорогу. Стелла же целых семь дней видела вокруг себя одну воду, ничего, кроме воды. Когда кто-нибудь из пассажиров принимался выколачивать курительную трубку, Стелла не сводила глаз с кучки пепла: вот сейчас случится возгорание и все погибнут, подобно пассажирам злосчастного парохода «Монарх».

На седьмой день Стелла с Четтиной стояли на палубе, в носовой части, вцепившись в поручень, чтобы их не оттеснили другие желающие своими глазами наблюдать, как вырисовывается вдали обетованная бухта.

По судовому радио что-то объявили итальянской скороговоркой. Стелла напрягла мозг. Ей удалось вычленить отдельные слова, но не смысл объявления в целом.

– По-итальянски не понимаете, барышни? – спросил на калабрийском диалекте синьор средних лет, оказавшийся рядом с сестрами Фортуна.

– Немножко понимаем, – ответила Стелла.

Не следовало, конечно, отвечать незнакомцу, да момент выдался такой, что Стелла сочла возможным нарушить правила. Вдобавок и матери не было рядом – мучимая морской болезнью, Ассунта лежала в каюте.

Любезный калабриец в мягкой серой шляпе перевел девушкам объявление. «Судно прибудет тремя часами позже срока, встречающих уже проинформировали. Нынче Сочельник, и капитан вместе с командой желает всем пассажирам счастливого Рождества. Господь благословил нас, подарив нам Своего единственного Сына, а также позволив добраться до американских берегов. Посмотрите налево и вверх, уважаемые синьоры, – там вы увидите знаменитую статую».

– Статую? – переспросили хором Стелла и Четтина.

– Да. Мадонну нью-йоркской бухты. Сейчас она покажется, – объяснил калабриец. – Такое словами не описать, да вы бы мне и не поверили.

Читатель, разумеется, представляет себе Нью-Йоркскую бухту. При желании читатель может поискать фотографии оной в 1939 году. А теперь пускай он вообразит, что прибыл из мест, где нет зданий выше двухэтажных, а стекло используют лишь для церковных витражей. Пускай вообразит себя отпрыском человека, который не озаботился прислать семье открытку с этой самой растиражированной американской достопримечательностью.

Причалили. Любезный калабриец помог снести чемодан по трапу. Сообщил, что с Фортунами будут делать, о чем их будут спрашивать на таможне. Сначала – медобследование. Это нестрашно и недолго – семью ведь уже осматривали в Неаполе. Можно зайти всем вместе. Далее иммигрантов вносят в реестр. Тоже ничего страшного, хотя времени занимает побольше. Наберемся терпения. Встречающие – вон там, за той стеной. Сейчас будут выдавать сертификаты о прибытии. Берегите их как зеницу ока. Они понадобятся, когда надумаете оформлять американское гражданство.

Прощаясь с Фортунами (его ждал земляк), любезный калабриец коснулся шляпы, подмигнул и сказал что-то по-английски, пояснив:

– Это значит: Buon Natale [12] Счастливого Рождества ( итал .). .

– Повторите, пожалуйста, – попросил Джузеппе.

Медленно и раздельно калабриец повторил, и все Фортуны вслед за ним произнесли по складам:

– Ме-ри-крис-мас!

До крайности довольные, что легко прошли все таможенные процедуры и удостоились внимания такого милого земляка, с бумагами в руках, раскрасневшиеся Фортуны вступили в зал ожидания. Начиналась новая жизнь.

Антонио среди встречавших не было.

Стелла скользила взглядом по усталым, исполненным надежд лицам. В последний раз она видела отца, когда была еще ребенком. Нет, образ Антонио очень четко отпечатался в Стеллиной памяти – только отец ведь мог измениться. Узнает ли Стелла его теперь, через девять лет? Девушка оглянулась на мать. Ассунта, без сомнения, поняла ее немой вопрос, но, сама растерянная, предпочла отмолчаться.

Фортуны скучились в проходе вокруг своих пожитков. Застопорили движение. К ним приблизился молодой человек и посредством указаний на английском языке и жестов отвел все семейство в сторонку, чтобы под ногами у людей не путалось. На парне была отутюженная черная рубашка и такие же брюки – Стелла подумала, он в военной форме. Ассунта как язык проглотила – ни парень в черном, ни родные дети пока не слышали от нее ни словечка. Среди детей она сама казалась жалким ребенком. Стеллино сердце сжалось от сострадания к беспомощной матери и от пугающей мысли: если понадобится что-то предпринять, она, Стелла, теперь за главную.

Однако где же Антонио?

Стеллин взгляд упал на огромные настенные часы в раме тонкой работы. Стрелки показывали три тридцать пять. Стелла принялась следить за минутной стрелкой. Стрелка бодро добралась до верхней точки и начала спуск. Свежеиспеченные американцы входили, падали в родственные объятия и бывали окропляемы родственными слезами или же встречаемы неуклюжими рукопожатиями, после чего исчезали за противоположной дверью. Там гудел Нью-Йорк, невидимый для Стеллы. В зал ожидания проникали только полосы белого света. И холод. Стеллины руки и ноги покрылись мурашками. Если в помещении холодно, как в окрестностях Иеволи январской ночью, то каково же будет на улице?

Четтине удалось вывести Ассунту из транса, усадить на чемодан. По крайней мере, варикозные ноги чуть отдохнут. А вот что станет делать Стелла, если Антонио не явится? Что они все станут делать? В уме уже крутились варианты. Имеется письмо отца с адресом; может, они по этому адресу сами доберутся? Способны ли они доехать до Хартфорда? Скорее всего, нет, особенно с учетом, что вечер близится. Денег у них ни гроша, значит, извозчика не наймешь. И номер в гостинице не снимешь. Стеллу зло взяло. Ее учили полагаться на опекунов, но где сейчас опекуны? То-то, что нету их. И Стелла совершенно беспомощна.

Минутная стрелка пошла на второй круг. Парень в черной униформе поднялся и направился к Фортунам. Снова заговорил по-английски, стал показывать на часы и на дверь и сумел-таки втолковать Стелле, что в шесть зал ожидания закрывается. Стелла кивнула с умным видом и выдала, собрав все свои познания в итальянском:

– Благодарю вас, синьор, мы подождем до шести.

Ассунта, сгорбившаяся на чемодане, тоже вымучила кивок.

Белый свет в высоких окнах посерел, затем превратился в черноту. По залу ожидания гуляли сквозняки. Четтина прижалась к матери, чтобы меньше зябнуть. Джузеппе и Луиджи, выбраненные сестрами за галдеж, давно спали, устроив головы на Ассунтиных коленях. Стелла ног не чуяла: сесть не на что, новые туфли жмут.