Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Все сотрудники малого предприятия — и Лиза в том числе, — после работы, выходя из офиса, располагавшегося на первом этаже семнадцатиэтажного дома, вереницей шли по тропинке через пустырь к троллейбусно-автобусным остановкам на шоссе, сразу за длинной, проходившей над железнодорожными путями эстакадой. Владик уходил в другую сторону — в одиночестве, сутулясь, он шел вдоль гаражей, проходил в просвет между ними, под лай сторожевых гаражных собак доходил до железнодорожных путей, выждав удобный момент — электрички к вечеру метались туда-сюда, туда-сюда, — через пути перебегал и уходил, пропадал из виду в лесочке, поднимающемся к недавно выстроенным, одинаково бело-коричневым домам, в сумерках зыбким, в темноте ранней зимы — и вовсе, казалось, невидимым: квартал-новостройка почему-то заселялся очень медленно.

Лиза думала, что в третий приезд Генки они будут вместе в квартире его тещи, в четвертый — в квартире его родителей, а про пятый и последующие думать уже боялась. Она оказалась права только в отношении квартиры тещи: Генка обделывал дела споро, отправив родителей, их квартиру продал тут же, а, получив деньги за тещину, с новым владельцем договорился, что в тещиной квартире поживет до своего отбытия. Там, на кухне, он долго считал деньги. Измаявшаяся в ожидании Лиза, кутаясь в пахнущий чужим, заношенный, генкитещин халат, заглянула на кухню и была поражена тем, что доллары тоже бывают мятыми и грязными. «Генка, — сказала она, присаживаясь на холодную табуретку, — возьми меня с собой...» «Куда? — спросил Генка, плюя на кончики пальцев и вновь начиная глухо долларами шелестеть. — Куда?» У Лизы начало пощипывать в носу. Генка собрал часть денег в плотную пачку, пачку скрутил в тугую трубочку. «Вот, — сказал он, — отдашь ему...». «Но он же говорил, что...» — попробовала возразить Лиза, но Генка, поковыряв в зубах зубочисткой, промычал что-то невнятное. Потом Лиза долго плакала, Генка ее долго утешал, счмокивая слезы тонкими и горячими губами. Пришедший утром новый владелец квартиры — Генка умчался по бизнесу рано, — приняв Лизу за владелицу прежнюю, настойчиво выспрашивал у нее, не слишком ли громко шумит бачок унитаза. «Не слишком, — сказала ему Лиза и предложила, — Попробуйте!..» Новый владелец попробовал — пару раз спустил воду, и удовлетворенно покивал головой: вода набиралась в бачок тихо-тихо, последние капли проникали в него с нежным шипением, завершавшимся окончательным «кап-кап-кап-кап!»

Она боялась потерять деньги. Если бы она их потеряла, ей пришлось бы работать и копить, отказывая себе абсолютно во всем, даже — отдавая свою зарплату целиком, ровно сорок четыре года, и расплатилась бы она на четвертом году седьмого десятка.

Лиза сидела в квартире генкиной тещи, ждала, когда Генка за ней заскочит, чтобы ехать на встречу с Владиком в малом предприятии — с начальством она договорилась, что у нее отгул, — и не спускала взгляда со скрученных в трубочку долларов. Спускаясь по лестнице — Генка посигналил снизу, она сжимала трубочку потными пальцами в кармане темно-сиреневого пуховика. В машине с Генкой сидел Боря, и оба они смотрели, как Лиза подходит к машине, и улыбались с таким видом, будто только что один рассказал другому сальный анекдот. Лиза села на свое обычное место — на переднее сиденье, — рядом же с Борей, на заднем сиденье, располагался здоровенный ребрастый металлический ящик с иностранными наклейками и затейливым никелированным замком.

К малому предприятию они подъехали уже после окончания рабочего дня. Было промозгло, с неба сыпался мелкий, колючий снег. Люди словно короткими перебежками двигались или к остановкам на шоссе или — от них. Лиза поднялась по стальным ступенькам на крыльцо малого предприятия и позвонила. Открыл охранник, а из-за его спины выглядывал Владик. «Ну, принесла?» — шепотом спросил Владик, когда они с Лизой вошли в комнату, где стоял владиков компьютер. «Принесла, но сначала дай один кусочек. Они проверят», — ответила Лиза. Владик взъерошил волосы, и ему на плечи посыпалась перхоть. «Хорошо», — согласился Владик, запустил руку в карман пиджака и вытащил целлофановый пакетик с похожим на таблетку слитком. Лиза вернулась в машину, отдала пакетик Генке. Генка зажег в машине свет, поднес пакетик к тускло светившему плафончику и хмыкнул. «Дай сюда, — сказал Боря. — У меня все готово». Металлический ящик был раскрыт, и в нем зажигались и гасли разноцветные лампочки. Генка передал пакетик Боре, тот раскрыл пакетик, достал слиток, поскреб его какой-то палочкой, а потом вставил палочку в располагавшееся на неком подобии панели гнездо. Ящик издал похожий на бульканье звук, Боря застучал пальцем по клавишам. «Да, — сказал он наконец, — это оно...». Генка и Лиза, стукнувшись лбами, перегнулись на заднее сиденье и увидели горящие в маленьком окошке цифры: 9999. «Оно!» — еще раз произнес Боря, а Генка толкнул Лизу локтем: «Отдай ему деньги и неси второй. Я беру...»

У них оставалась последняя ночь — генкин самолет вылетал рано утром, — и Лиза была уверена, что больше она никогда Генку не увидит. Боря, распив с ними бутылку шампанского, уехал немного поспать, обещав заехать к четырем утра. Генка достал вторую бутылку, разлил по пластиковым стаканчикам. Лиза выпила и окончательно опьянела. Она плакала и смеялась. Она порывалась уйти и молила Генку взять ее с собой, непременно — завтра утром. Он говорил, что прилетит еще, что что-нибудь придумает, что он ее не оставит, что лучше нее нет и быть не может, но обстоятельства сильнее его, что обстоятельства таковы, что необходимо смириться, смириться и ждать. Лиза кусала генкину волосатую грудь и царапала его спину, извивалась, била его коленями и локтями, чуть не открутила ему ухо. Он терпел, не защищался, не говорил, что следы от зубов и ногтей заметит жена, и Лизу понесло — у нее началась истерика. Чтобы Лизу успокоить, Генке пришлось отвесить ей пару пощечин, пришлось сходить на кухню и принести воды, но Лиза смяла стаканчик, залила водой простыни, и Генка ударил еще раз, ударил сильно, полусжав пальцы в кулак. Лизин рот наполнился кровью: Лиза прикусила язык, а внутренняя поверхность щеки покрылась саднящими язвочками.

К тому моменту, когда приехал Боря, Лиза совершенно успокоилась. Не от удара, не от вида текшей изо рта крови. Ей вдруг стало так жалко Генку, так стало за него почему-то страшно, что и плакала она теперь другими слезами — крупными, редкими, очень горячими.

Боря отвез Генку в аэропорт. Лиза, раньше говорившая, что провожать не поедет, поехала тоже. Она уже не плакала, к Генке льнула, была покладиста. Боря пожал Генке руку, похлопал того по спине и тактично отошел. Целоваться Лизе было немного больно, но она стерпела, и Генка, махнув на прощанье, из таможенного коридора проследовал к багажным стойкам. «Мудак!» — услышала Лиза над ухом, обернулась: «мудака» вслед Генке запустил Боря.