Гарий Немченко - Отец

Может, это была и правда, про Травушкина чего только не говорили. Одни уверяли, будто куратор совершенно слепой, оттого-то хоть кирпичную стенку, а хоть сварной шов обязательно рукою потрогает, пощупает пальцами, а если уж наклонится, то так близко, словно при этом не только глядит, но еще и принюхивается. Другие голову давали наотрез, что это чепуха, все не так, видит он, хотя и очкатый, дай бог каждому, а вот слышать и действительно не слышит. Ты ему обещай не обещай, доказывай не доказывай, проси не проси — все мимо! Руки заложит за спину, бороденку задерет, смотрит куда-то вверх, будто угадать хочет, дождичек завтра или сухо. Повернулся потом и па-ашел!

«Ну, погоди-ка, такой-сякой, — в сердцах грозишь ты ему уже издалека. — Не я буду, если не всучу тебе подстанцию, хоть там у меня…»

И вот тут Травушкин, как на грех, и обернется. Внима-ательно на тебя посмотрит. А глухие, они что? Они ведь по губам понимают. И, выходит, выдал ты ненароком свою военную тайну: в следующий раз Травушкин не уйдет от тебя до тех пор, пока на этой самой подстанции, о которой и говорить-то стыдно, целую гору недоделок не накопает — на список вам и бумаги не хватит.

Говорили… но вообще-то не так просто передать, что о Травушкине говорили, тем более под горячую руку. Да, может быть, обо всем этом — уже, так сказать, по ходу дела?

Я-то, пожалуй, потому и взялся прежде всего о нем рассказывать, что после, когда раздумывал, каждый раз от этого танцевать и пытался: что же все-таки, думаю, за человек он, этот Травушкин? Где про него анекдот, а где правда?

А началось это несколько месяцев назад, когда Травушкин приказал Толику-безотказному откапывать фундамент по оси «А»…

Представить, действительно: идут вдоль ряда несколько человек, впереди — Травушкин, который сгорбился так, будто ему тяжело нести на спине костлявые свои руки, за ним — бетонщики. Бригадир Толик-безотказный и прораб Эдик Агафонов да двое рабочих. Фундаменты стоят один к одному, загляденье, кто понимает, опытному глазу и по верхушкам видать, что и ниже нуля, под землей, они тоже вылизаны будь-будь, как говорится, но где-то посредине ряда Травушкин как будто споткнулся, потоптался потом на одном месте, потоптался и говорит Толику: придется откапывать! Это почему? А да потому, отвечает Травушкин, что у него в основании нету почти полбока.

Тут, конечно, началась бы обычная история: сперва бетонщики удивлялись бы, доказывали, что ничего подобного, начали бы просить тихо-тихо, потом погромче, а после — чуть ли не за грудки. Да только тут другой случай. Эдик зевнул и отошел в сторонку, стал глядеть куда-то поверх колонн, будто все, что тут происходило, никак его не касалось, а Толик-безотказный сперва отер лоб, а потом только кивнул двум своим хлопцам, и те повернулись и молча пошли за инструментом.

Бригадиром Толик недавно, покрикивать еще не научился, и тут первый схватился за лопату. Откопали быстренько, и что же вы думали: все так! Когда отодрали с одного бока опалубку, раковина оказалась, и в самом деле, довольно внушительная.

Эдик, тот парень гордый, только глянул из-за плеча да поскучнел лицом. Хлопнул прутиком по сапогу и пошел себе. А Толик говорит:

— Два часа мне надо, Алексей Кириллыч! У меня и бетон заказанный вот-вот будет, сюда машину заверну, и все дела. Давайте через два часа, а?

Было самое начало первой смены, и договорились они на три — это Травушкин, считай, еще пожалел Толика.

Ну, только куратор с глаз, бетонщики опять то ж да про то ж: как узнал?

— А не обходил он вокруг, не топал? Пяткой в землю не бил?

— Да нет, токо подошли, а он сразу…

— А то, может, постучал, да пустота как отозвалась?

— Много ты сам услышишь?

— Он же как-то услышал!

— Дак то он! Он сквозь землю видит.

— Нюх у него, братцы, нюх!

Толик это собрание закрыл, потому что был злой, сказал, доски поотдирать, опалубку потом оставить только там, где раковина. Послал сказать на участке, чтобы приняли только полмашины бетона, а остаток пригнали сюда.

Короче, к трем часам порядок был полный, ребята даже перестарались — Толик на минуту отлучился, а они фундамент быстренько и засыпали. Травушкин, как пришел, первым делом:

— Договаривались — не будете закрывать?

Толик ему по-хорошему, так и так, мол, Алексей Кириллыч, все правильно. Я, мол, им толковал, да вот не успел и отвернуться. Только вы уж поверьте — сам лично заделывал!

А Травушкин руки за спину закинул, согнулся, обошел вокруг фундамента и опять выпрямился, вскинул указательный палец:

— Без-ответственность!

А это у него, как сигнал к атаке. Как то самое «иду на вы». Если уж так сказал, и к бабке не ходи — дела не будет.

Толик опять миром:

— Уж вы, Алексей Кириллыч, на слово поверьте, разве я когда…

А Травушкин указательный палец теперь под ноги:

— Ат-копать!

Ну, тут, конечно, базар:

— Нет, братцы, эт что ж такое? Ну, раз сказал — переделали…

— Да там все по уму!

— А он, думаешь, по уму — понимает? У него — принцип!

— Пускай тогда за свой принцип платит… заплатишь, Травушкин?

А он — свое:

— Ат-копать!..

Ребята вокруг — и того пуще.

Оно ведь, потому и закапывали, чтобы поспорить потом было о чем: ведь все, действительно, честь по чести, можно людям поверить? А тут опять столько земли перевернуть — ну, разве не кровосос этот Травушкин? Кровосос форменный!

Погорланили вволю и за лопаты взялись, конечно, нехотя, а тут пошло и пошло веселей — откопают сейчас, а там комар носа не подточит: на, Травушкин, ешь! Понял теперь, кто ты такой?

А его и так, видать, уже проняло, заигрывать начал:

— Это хорошо, что доски-то, наконец, поснимали — значит, совесть еще не всю потеряли…

Промолчали дружно.

Вот уж и залатанный бок видно. Стали отгребать от него поосторожней, чтобы ненароком не повредить. Островок опалубки пришит, как будто краснодеревщики тут тебе поработали… а ты? Ты понял, кто ты такой, Травушкин?

А он неловко спрыгнул вниз, как не рассыпался, шагнул под лопаты, нагнулся. Вытащил из земли, слегка отряхнул и приподнял на вытянутой руке стопку брезентовых рукавиц, совсем новеньких, еще перетянутых шпагатом, только со склада.

— Как прикажете понимать?

То, что сказали бетонщики, придется тут опустить. Дальше опять идет Травушкин:

— Па-азвольте спросить: каково, по-вашему, предназначение этих рукавиц? — куратор все приподнимал связку, и под ветром она слегка дымилась от пыли. — Помогать человеку в труде, вот какое предназначение! Потом, понимаете, вашим пропахнуть! От ваших мозолей да от железа, понимаете, изорваться! А уж дальше — или в огне сгореть, или в земле сгнить — это уже не столь важно. Пожили свое! Пред-назна-чениеисполнили. А вы хотели лишить их смысла существования, новенькими в землю, понимаете, закопать!