Гарий Немченко - Отец

Немудрено, что Гриша Нехаев первый ее увидал и заорал как оглашенный:

— Алкаш!..

И тут же Пароконный хватанул его пятернею за куртку и тряхнул так — казалось, будто приподнял и поставил.

— Н-но, ты!.. — проговорил вроде негромко, но таким тоном, что все вдруг разом притихли. — Ты нам тут биографию не рассказывай!.. А собаку Шарик зовут. Усек?! Как, а ну, повтори?

Гриша торопливо обдергивал курточку, которая все топорщилась у него под горлом:

— Ш… ш…

— От так! — похвалил Пароконный. — И другим закажи!

И Гриша неловкою походкой пошел вбок, куда-то от толпы, где стояли двое или трое еще ничего не знавших, и уже там ударил себя в грудь, говоря, что несправедливо, а мало ли, может, человек, и правда, хотел рассказать всю свою жизнь с самого начала — что ж, выходит, некоторых слов и вообще теперь нельзя произносить?!

А начальник участка сидел на корточках, держал на ладони сахар, и пес не брал его, а словно игрался: на Пароконного глянет, потом лизнет и опять смотрит… а хвост!

Вокруг давка, и каждый старается не погладить, а хоть дотронуться. И каждый как будто учится говорить, все одно и то же:

— Шарик, Шаричек!..

— Ну, расскажи, Шарчонок, где ты пропадал?

— Ух, ты, такой Шарчонушко!

— А чего, думает, скоро там у мужиков прокрутка, надо домой подаваться, а то как бы без меня не пустили!

— Шарчунишка, эй!

— А чистый, братцы, он не в городе жил!

— Ша-а-рик!..

Не знаю, доводилось вам когда-нибудь видеть, что такое настоящий разворот, приходилось ли бывать на такой стройке, как наша, в те самые дни, когда все здесь как бы достигло своего пика: и объем начатой повсюду работы, которой ой как далеко еще до конца, и горы оборудования кругом, и высота кранов, и путаница дорог, и обилие всякой техники, и число людей на объектах, и выговоры в приказах, и крик на оперативках, и то, что на стройке называют склонением по всем падежам, и выработка, и все это общее напряженье, и великая неразбериха тоже, как и все здесь в это время, всеобщая…

Представьте себе густую сеть из железнодорожных путей, трубопроводов, эстакад, трактов, подстанций, и посреди всего этого обширного хозяйства возвышается гигантская, под девяносто метров, коробка, уже закрытая серебристыми из рифленого металла щитами. Внутри коробки вдоль ряда громадных, величиною с двухэтажный дом, бетонных блоков стоят четыре взятых в леса стальных «груши», на серой подушке из гравия лежат около них трехсоттонные кольца, и то, и другое облепили монтажники, а вокруг этих будущих конверторов на разных отметках что-то непрерывно грохает, дробно бьет, шипит, жужжит, рокочет, скрипит, скрежещет, то там, то здесь полыхают ослепительно-голубые отсветы электросварки, шарахаются от них безмолвные тени, длинными гроздьями летят огненные брызги, вслед за чем-то упавшим долго скачет вниз не затихающий перестук, и эхо усиливает его, бросает из конца в конец, и пока ты, увидав где-либо на четвертом, уже наглухо закрытом ярусе автокран, медленно соображаешь, каким же это чудом они его потом, сукины дети, отсюда снимут, тебя вдруг деловито заденет трос, который бесшумно тянется непонятно куда и неизвестно откуда…

Автокран — это ладно, если что, так тут и останется, можем подарить эксплуатации, долго ли, а непонятно другое: молодому академику из Сталегорска дали посчитать запас прочности на опорных кольцах, он посидел, сказал, что втулки на них не выдержат, заключение послали на Украину, старикам металлургам, и те ответили: держались «груши» на таких втулках и будут держаться, — а этот наш молодой да ранний хорошо, говорит, посмотрим. Что ж тут, интересно, хорошего?

Проектировщики все долдонят свое: цех будет уникальный, и куски окалины с разливочной площадки, как у японцев, убирать будет управляемый по радио бульдозер, а с завода-изготовителя телеграмма: придумайте другой вариант — бульдозер, дескать, есть, но радио к нему пока нету.

Электромонтажники утащили к себе на заготовочный стенд полтора километра экранированного кабеля, порезали на куски, думали пустить в дело, а он не подошел, и они будто между прочим «Кипавтоматике» капнули: что ж это вы, дорогие люди, это не ваш там кабель у нас валяется? Уж будьте добры, заберите, если ваш, а то как-то не по-хозяйски выходит, непорядок! А «Кипавтоматике» этот кабель позарез нужен только целиком, паять нельзя, не положено, а достать новый, где ты его достанешь, по метрам расписан по стране на несколько лет вперед, ничего не поделаешь, придется смириться, что автозал работать не будет…

Главный инженер из «Сантехмонтажа» летал в Москву кандидатскую защищать, знай наших, молодец, защитился, свой теперь будет ученый, обратно прилетел, его спрашивают, где насосы, понимаешь, ну как сквозь землю, а тот удивляется: как?! Разве их так и не откопали, когда «Гидроспецстрой» их засыпал? Нет! Это номер, выходит, и действительно под землей, да только это бы полбеды, но «Фундаментстрой» уже постарался объем вырвать, уже площадку забетонировали, сдали, и акт есть, что ж теперь, будем эти полы ломать или дешевле достать новые насосы?

И еще тысяча проблем, и маленьких, и больших, а в общей сложности настолько запутанных, что в конце концов уже и не знаешь, что проще: или все-таки этот цех как-нибудь достраивать, или начать новый?

А потом будут и бессонные ночи, и споры до хрипоты, и чье-нибудь дерзкое, на свой страх и риск, решение, и сверхурочные, и аккорды, и лозунги, и «молнии» с чьими-то вчера еще мало кому известными фамилиями, и будет работа, работа, работа, работа, работа, работа.

И все каким-то чудом рассосется, развяжется, утрясется, уладится, как уже не раз случалось до этого.

А потом будет металл. И будет праздник. И будет минута, когда вдруг с удивлением оглянешься на дымы над заводом и вдруг подумаешь: ай да мы! А ведь это мы, братцы!

Когда ты тут чуть не с первой палатки, и чуть не каждого не только в лицо, но и по имени, и того же начальника «Металлургмонтажа» Шумаченко знаешь еще с тех времен, когда он слесарил в бригаде у Пароконного да только агитировал того поступать на заочное, а Всеславский тогда только что приехал с новеньким «поплавком», а Эдик Агафонов попал к нему уже после, когда проходил у нас практику, и все мы были тогда еще молодые, неженатые, и очень хотели горы своротить, и гордились, что выпало нам строить этот крупнейший, как нам тогда говорили, в мире завод — самый современный, с самой передовой технологией…

И вот он уже стоит, этот гигантский завод, а мы все строим и строим дальше, и то, что раньше было теорией — в газетах когда-то писали, можно, мол, всю жизнь провести на этой стройке, — для некоторых уже становится реальностью.

Может, не очень понятно, что я всем этим хочу, но, знаете, бывают такие моменты, когда тебе хочется все припомнить, чтобы кое в чем оправдать себя, а кое в чем поддержать — никуда ты от этого не денешься, у всех у нас бывают минуты грустных размышлений.