Гарий Немченко - Отец

— Перед этим он, видно, мешок подразвязал с кулаками…

— Ну да… — кивнул худощавый. — Мы говорим: «Может, тебе подкинул кто?..» — «Да нет, — говорит, — с мотоцикла… С другом поехал, а тот выпивши…»

— Брешет, конечно.

— …а теперь, мол, рассчитываться надо — как пойду?.. Так этот, Шидловский, и книжки его в библиотеку оттащил, чтобы обходную заполнить. И заявление его в отдел кадров — сам… Вальке бы на две недели волокиты, а он — вот… Там правильно про него написано: мужик-то он, видно, заботливый, хоть и вкалывать Вальке приходилось…

Съездил потом в Знаменку Громов, хотел посмотреть, лежит ли в том дворе шифер, да в Знаменке, видно, тоже не дураки живут.

Новый дом — его он увидел в глубине двора только теперь — стоял непокрытый, хоть зима была уже вот-вот, а шиферу и следов не видно.

Раз и другой прошел Громов мимо двора, мимо бородатого дедка в шляпе, который стоял, грудью навалясь на старенькую калитку.

Дедок косился на Громова, и тот возьми да так прямо и бухни:

— Шифер где?

— Какой такой шифер?! — вскинулся дедок. — Ничего не знаю!

— Да я ж вот… морду бил за него… Вот тут и бил…

— Каку таку морду?.. Ничего не знаю!

— А ты с крыльца вон привстал… Закуска попадала…

— Кака така закуска?..

Вот и весь разговор.

На лестничной площадке второго этажа дверь слева — как всегда почти — была приоткрыта, но Громов сначала этого не заметил, вздрогнул, когда его окликнули:

— Зайди, Коль!..

— Ну чего? — сказал он недовольно, уже поставив ногу на первую ступеньку выше.

— Да ты зайди, зайди…

— Ну чего? — опять сказал заходя.

Рита стояла, не смея к нему приблизиться, спрятав ладони под мышками, и лицо у нее все еще было бледное, и совсем бескровные губы, только брови над тихими голубыми глазами чернели ярко — накрасила уже брови, Громова поджидая.

И он заметил все это и грубовато сказал:

— Чего вот… на сквозняке.

— А у меня там все закрыто, в квартире, — сказала Рита. — И платок я накинула…

— Вижу, платок…

— Воды нет на твоем этаже, — сказала Рита.

— Откуда ей быть…

— Так и холодной нет…

— Вот гады! — сказал Громов.

— Я потому и жду… Ты приходи. Холодной у меня тоже нет, но горячая — не очень горячая…

— Ладно, — сказал он, — раз нету…

— Я и говорю, — кивнула Рита, и в тихих ее глазах колыхнулась робкая радость.

Громов мрачно сказал:

— Я только… это… Ну, некогда мне…

— Конечно, что ты, — быстренько проговорила Рита.

«Обратает она меня, вот как пить дать, обратает! — думал Громов, поднимаясь на свой, на пятый. — Вода вот, то да это тебе… Точно, обратает!..»

Перед своей дверью он вытащил бутылку, зажал под мышкой и достал из кармана связку ключей, на которой рядом с громадным самодельным, от тепляка, висели три поменьше — от его квартиры. Один из этих трех тоже был самодельный, и замок себе Громов тоже сам смастерил — не потому, что боялся за вещи, никаких таких вещей у него и не было, — сделал потому, что за аппаратуру боялся: вдруг раскурочат?

Заберутся в квартиру чисто по ошибке, а тут, глядь, стоит себе такая штука — и раскурочат или вообще унесут. Вон как у электромонтажников: только отвернулся — уже половины панели нету или узла целиком, если поменьше. Оно и не нужно, может, да берут просто так: вдруг и пригодится это, непонятно что. А ты потом неделями заново все собирай и рацпредложение вноси: как обойтись без того, что украли.

По коридорчику в валенках и в шапке еще прошел Громов до двери в комнату, заглянул: аппаратура была на месте. Только потом стал раздеваться.

Чистые вещи выкинул он сначала из пузатого шкафа белого дерева на кожаный, с высокой спинкой диван, который служил ему и кроватью, потом штаны новые надел, а остальное вместе с полотенцем да бритвой сложил в спортивную сумку. Ритка и купила ему эту сумку. А то раньше ходил он с этажа на этаж, перекинув все через руку, и на него глазели. С сумкой вроде, и правда, глазеют не так, а может, просто привыкли.

— А я чаю поставила, Коль, — сказала Рита, когда он вышел из ванной, все еще вытирая голову краем висевшего на плече полотенца. — И суп у меня есть — правда, вчерашний, и колбаса… Может, поешь? А то вдруг пить будете, чего на пустой желудок?

— Не, — сказал он твердо, — спешу…

— Время-то у тебя еще есть… Почти час лишний.

Рита остановилась перед ним, сложив под подбородком маленькие, в сетках морщин от извести кулачки, глянула на Громова снизу и еще подошла ближе, и кулачки дрогнули, а потом ладони легли ему на грудь, и тоже вздрогнули.

— Может, на секунду останешься, Коль?..

А руки, осмелев, скользнули выше, уже на плечах, на шее эти сухие Риткины руки, и сама она совсем близко, примяла о него грудь, уже не смотрит, ткнулась головой под подбородок, совсем обняла.

— Какой ты хороший в этой рубашке, Коль…

Он ей положил руки на плечи, чтобы отстранить, но так она встрепенулась под его руками, что против его воли стали они мягче и бережней, и задержались, и начали вдруг наливаться ласковой силой.

Приламывая Риту, беря ее левой под спину, он опустил правую руку почти до ее коленей, приподнял легко и пошел в комнату, а она все прижималась к нему тесней и тесней…

…Риту он увидел впервые два года назад, когда перебрался из общежития в этот дом.

Девки из его бригады вызвались помыть в новой его квартире и пол, и окна, но он не позволил, решил все сделать сам.

Только воды не было, как и сейчас, ни горячей не было и ни холодной, и он с двумя ведрами спустился на второй этаж, постучал в одну дверь, потом в другую. Другая — это и была Риткина.

Воды он набрал, и Рита, узнав, что один, отвела девочку к соседям и пришла ему помогать, но он не дал работы и ей, только спускался в тот день с ведрами еще и раз, и другой.

Потом они здоровались, да и только, и он все угрюмо отмалчивался. И вдруг Рита стала поджидать его на площадке или за приоткрытой дверью.

— Знаете, Коля, у вас опять нет воды… Подружка прибегала ко мне из дома напротив.

С работы она всегда возвращалась раньше, чем он, но он никогда не подумал бы, что это из-за него, не знал бы, да и все, если бы не бабка Шевченчиха, что живет рядом с Ритой.

— Иди-ка, голубь, сюда, иди-ка, — позвала она его однажды, прежде чем он постучал к Рите. — Иди, что я тебе скажу…

Закрыла за ним дверь, прямо в коридорчике зашептала:

— Ты, может, голубь, сам не понимаешь, потому что здоровый, да дурной, дак я скажу… Знаешь, голубь, где Рита, бедная, работает?.. Вот где моя невестка, дак еще черт-те где дальше. Это тебе — сел на ляктричку, да повезли. И с производства так. А за ними автобус приходит, когда конторских, говорят, уже развезут. Хоть плачь, хоть кричи, на час позже. И все ждут… И она, голубь, раньше ждала… А теперь? Лыжи она себе справила, да через гору прямиком — как не страшно-то?.. Ты только с бабами поговори, что творится кругом. А чего, голубь, торопится? Бабка Шевченчиха не брешет — тебя ждет!