Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне
- Название:Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Вече
- Год:2013
- Город:М.
- ISBN:978-5-4444-1136-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне краткое содержание
А все началось с того, что Борис Земцов в бытность зам. главного редактора «Независимой газеты» попал в скандальную историю, связанную с сокрытием фактов компромата, и был осужден за вымогательство и… хранение наркотиков. Суд приговорил журналиста к 8 годам строгого режима. Однако в конце 2011-го, через 3 года после приговора, Земцов вышел на свободу — чтобы представить читателю интереснейшую книгу о нравах и характерах современных «сидельцев».
Интеллигент на зоне — основная тема известного журналиста Бориса Земцова.
Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Тем не менее сплошь и рядом на этой зоне можно встретить арестанта, мирно беседующего или откровенно шушукающегося с кем-то из представителей администрации. Странный факт. Исходя из неписаного кодекса арестантской чести, такого быть просто не должно. Старые зэки-романтики говорят, что в былые времена за это просто били. Зэку не о чем разговаривать с мусором! Арестант, уединившийся с представителем администрации, — потенциальный стукач! То ли это правило уже упразднилось, то ли зона у нас особенная, воровские традиции игнорирующая. Но факт остается фактом — арестанты запросто беседуют с мусорами один на один. Еще одно наблюдение — добрая половина из них «мурчащие», то есть те, кто вроде как относится к категории приблатненных, близких к «блаткомитету». Сами они с важным видом объясняют, что в ходе подобного, почти интимного, общения с мусорами решаются текущие «общие» вопросы. «Общие» от слова «общак» — вопросы прав, положения, интересов арестантов. Проверить трудно, но среднестатистический арестант — «мужик» в подобную «дипломатию» не верит. Считается, что в ходе подобных разговоров решаются свои, чисто шкурные интересы («затягивание» алкоголя, наркотиков и прочих запретов, покупка свиданий, поощрений, УДО и т. д.).
Перечитал «Подросток» Ф.М. Достоевского. Обнаружил мысль, которая не просто ошеломила, ударила наотмашь: «надо быть слишком подло влюбленным в себя, чтобы писать без стыда о самом себе». Сразу пролистал дневник, пытался найти приметы этой самой «подлой самовлюбленности». Кажется, не нашел. Но писал ли я о себе? Наблюдения, ощущения, наброски, моментальные фотографии всего того, что видел, слышал, чувствовал. Впрочем, личные ощущения всего окружающего, тем более такого специфического окружающего, как тюрьма, лагерь, каторга, — это и есть часть собственного «я». Выходит, мои «рваные» заметки — это заметки о самом себе. Тогда где же тот самый стыд, о котором пишет великий классик? Что-то маловато этого стыда в моих «откровениях». Или я, мягко сказать, далек от совершенства, или Федор Михайлович сгустил краски.
Наверное, не все можно доверять дневнику в этих условиях. Вдруг в силу непредсказуемых обстоятельств попадет он в руки моих недоброжелателей. Какой простор для издевательств и стеба, какой шикарный полигон для упражнений в злом юморе! Хотя мой дневник еще надо умудриться прочитать. Пишу без разбивки на слова, сплошным, малопонятным текстом. Не завидую тем, кому поставят задачу расшифровывать это, переводить на человеческий язык.
Сглазил Федор Михайлович, ох, сглазил. Не выходит из головы его фраза. Правда, все мысли по этому поводу оставляю при себе, бумаге не доверяю. Обнаружил и другое: мой дневник живет собственной жизнью вполне одушевленного существа. И отношения у нас с ним очень сложные. Порою он руководит мною, «строит» меня, «диктует» мне, эксплуатирует меня. Порою помогает, поддерживает, успокаивает. Удивительный симбиоз.
В библиотеке в книжном завале случайно откопал толстый журнал перестроечных времен. Перелистал. Пробежал глазами некоторые «сверхсмелые» по тем временам статьи о советских реалиях 30-х годов. Разумеется, то и дело натыкался на слова-символы: «тоталитаризм», «политзаключенные», «политические процессы», опять «политзаключенные». Последнее «ключевое» слово вспомнил уже на следующий день на утренней проверке, когда скользнул взглядом по лицам тех, с кем разделяю ныне пространство несвободы. Задумался.
Официально политзаключенных среди моих сегодняшних соседей нет. Никто не угодил сюда за конкретные действия против основ конституционного строя и безопасности государства, за реальное активное участие в оппозиционном движении (кстати, не уверен до сих пор, существует ли такое в наше время вообще), но… сами обстоятельства попадания сюда, в зону строгого режима, некоторых моих нынешних «коллег», детали биографий и особенности ведения следствия по их делам наталкивают на очень своеобразные выводы.
Вот арестант соседнего отряда Гена Дед. Необразованный, но думающий, способный к анализу, начитанный, в том числе и по юридической части, мужичок. Последние годы перед своей посадкой «активничал» по выборным вопросам в родном районе. Задумывался о причинах резкого несоответствия реальных политических пристрастий местных жителей и официальных результатов выборов. Разумеется, вскрывал случаи вбросов, подтасовки, фальсификации и прочих уже типичных и даже родных российских выборных «штучек». Местные начальники предупреждали: «Уймись по-хорошему…» Гена не унимался. По-прежнему вскрывал, сигнализировал, обличал. Ну и «дообличался». Обнаружились на его приусадебном участке то ли подброшенные, то ли на скорую недобрую руку подсаженные несколько кустов конопли. Тут же подыскалась и уголовная статья для хозяина огорода, по которой он «огреб» восемь лет, разумеется, строгого режима. Сколько сидит Гена (по самым приблизительным подсчетам, «экватор» срока он уже миновал) — столько и пытается опротестовать, обжаловать свой приговор. Судьба всех его ходатайств незавидна. Что-то просто теряется, не доходя до адресатов, а что-то прямиком направляется по месту его жительства для разбирательства тем, кто его сажал. Сложно ли догадаться, какие ответы в этом случае получает автор?
А пока Гена сидит, с его оставшейся на свободе недвижимостью происходят, похоже, необратимые перемены. Огород «раздербанили» соседи: засевают, засаживают на свое усмотрение в отсутствие хозяина. В доме просто живут неизвестные, невесть как туда попавшие люди. Всю жизнь Гена прожил бобылем, ни детей, ни семьи у него на воле не осталось. Соответственно, попросить разобраться некого. Очень может быть, что возвращаться ему после зоны будет просто некуда. Сам Гена уверен, что самоуправство с его имуществом на воле случилось не без хлопот местных чиновников. В довесок, так сказать, к полученному сроку. Ну а нынешние соседи-арестанты, из тех, кто душой недобр да на язык несдержан, откровенно ехидничают: «Мотай на ус, Дед! Будешь в следующий раз на выборах шустрить — у тебя в сарае точно автомат найдут или мешок с героином…»
Вроде бы и никакой чистой политики, никаких действий против государственной власти, а политическая составляющая присутствует и в полный голос о себе заявляет. Да что там заявляет — кричит в полный голос!
Еще один обитатель этого лагеря — Валера Адвокат. И он «беспредела» нахлебался по полной программе. И он пострадал за то, что попер против власти: примкнул к местным правозащитникам, принял участие в выявлении и обнародовании фактов коррупции среди работников администрации региона. И его предупреждали, и ему угрожали. Не внял, не послушал, вот и влип всерьез и надолго. Отправился напомнить про долг людям, которые у него занимали и здорово затянули с возвращением денег, да что-то, видно, не разглядел в людях, которые ему в помощники навязались. В итоге он — участник ограбления и двойного (!!!) убийства, и срок у него такой, от которого даже короткие арестантские волосы дыбом встают: двадцать два года. Можно ли его считать политзаключенным в чистом виде, относить ли его к разряду «частично политических» — не знаю, но знаю точно, что политикой от его «делюги» за версту разит.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: