Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

На первом же родительском совете решили построить молодым кооператив, откровенно говоря, Павел Федорович имел некоторые основания надеяться, что выхлопочет сыну с невесткой государственную квартиру, но благоразумно смолчал, чтобы не хвастаться раньше времени и не сглазить; пока же, улыбнулся мудро отец невесты, дети, разумеется, будут жить у нас; почему же, от души удивился Павел Федорович, у нас ведь как будто бы площадь попросторнее, четыре комнаты, да и по обычаю негоже мужу идти в дом жены.

— Ну разве что по обычаю, — уступил Степан Александрович, но тут же пригласил будущих родственников без стеснения пользоваться дачей на Николиной горе.

Свадьбу договорились устраивать совместными усилиями, не очень помпезную, рассуждал отец невесты, не потому, что жалко денег, уж для единственной-то дочери, поверьте, что нет, а просто по соображениям вкуса. Павел Федорович понимающе кивал, аргументация ему нравилась. Не принять ли на вооружение, черт возьми? А про себя думал: ну ладно, уж это я возьму на себя. Эту свадьбу не мог он отдать в чужие руки, слишком многое на нее собирался поставить. И не нужна ему была честная половина расходов со стороны новых родственников, или свойственников, как прежде говорили, любые затраты в случае удачи должны были окупиться. Удача же грезилась в возможности соединить, собрать вместе, повязать путами симпатий и взаимной необходимости самых разных людей о п р е д е л е н н о г о уровня, с какими к этому моменту свела его жизнь. По существу, впервые она как бы давала ему шанс подвести итог всем его усилиям — юношеским бдениям, сводкам, починам, отчетам, докладам, посевным кампаниям, заседаниям, проверкам, научно-практическим конференциям — целому этапу его деятельности, который должен был стать опорой для следующего этапа.

Самое поразительное, что четкого осмысления грядущего события в жизни сына Павел Федорович себе не позволял, словно опасаясь чего-то, он лишь сердцем чувствовал, как важно оно для него самого.

Ну, разумеется, приглашены были друзья из южного города. Те, чью поддержку Павел Федорович ощущал и поныне, что позволяло ему и в столичных сферах держаться с необходимым достоинством. Профессор из местного университета, председатель колхоза-миллионера, главный редактор кинохроники, завотделом печати. Особая тонкость требовалась для приглашения Ивана Суреновича, ведь ее при желании и непозволительной дерзостью можно было посчитать: т а к о й человек в принципе и знать-то ничего о семейных торжествах бывшего своего подчиненного не должен, занимая ныне в Москве высокое положение. Но в том-то и дело, что Иван Суренович мог как раз обидеться, если его не пригласить. Виду, само собой, не подаст, но при случае усмехнется грустно: так, мол, и так, совсем зазнались, никакого уважения к старым друзьям… Ивану Суреновичу Павел Федорович позвонил по «вертушке» из кабинета доброго знакомого, зампреда комитета по спорту, тоже, понятное дело, приглашенного в качестве самого что ни на есть почетного гостя; Иван Суренович свойски поинтересовался: «Ты на даче-то в каких местах? В Загорянке? Так я к тебе в субботу подъеду…»

И подъехал, сам, лично, правда, не в ближайшую субботу, а в следующую, дача была казенная, кругом все свои, так и зырили из-за заборов: впервые на этой захолустной улице появилась т а к а я машина.

Лето катилось к закату, но было поразительно тепло, почти как у них на юге, об этом и поговорили, чаевничая на террасе, впрочем, без особой ностальгии, без всяких утих вздохов по поводу добрых старых времен.

— Итак, сына женишь? — Иван Суренович опередил все заранее обдуманные дипломатические подходы и зачины, в сощуренных его глазах лучилось так идущее ему откровенное лукавство, даже хитрость, пожалуй, каковую он не считал нужным скрывать.

Павел Федорович развел руками. А потом, не дожидаясь наводящих вопросов, словно на выездной комиссии, выложил одним духом все данные: кто невеста, кто родители, какие перспективы с жильем для молодоженов.

Иван Суренович слушал внимательно, как и в прошлые годы, когда докладывали ему о ходе уборки в области, это вообще была характернейшая деталь его стиля — ничего не упускать, все принимать во внимание, не перебивать, пока рассказчик сам не выговорится до дна.

— Хорошо, что предупредил заранее, — прервал он тем не менее Павла Федоровича не слишком корректно, — в октябре я в Англии с делегацией, но к вашему событию, бог даст, ворочусь.

С этими словами Иван Суренович поднялся, давая понять, что краткий визит закончен и что выходных для него не существует — на очереди другие дела и другие встречи. Павел Федорович проводил гостя до калитки, вновь с удовольствием ощущая на себе заинтригованные, а может, и завистливые взгляды соседей. Иван Суренович еще немного постоял с ним у ворот, прежде чем сесть в машину, словно для того именно, чтобы дать Павлу Федоровичу возможность от души насладиться внезапным торжеством. А на прощанье произнес, окинув взглядом казенный коттедж, в котором Павел Федорович с семьей занимал лишь половину: «Скромно живешь».

И как всегда, трудно было уяснить, то ли одобряет он этот факт, то ли сочувствует.

Так или иначе, но гора с плеч, главное дело сделано. Для престижа, для того, что в старых романах называли «светской жизнью», оставалось пригласить на свадьбу одного очень влиятельного и модного художника и приму из Театра оперетты. Ни с тем, ни с другой Павел Федорович не был так уж коротко знаком, однако в том, что они приглашение примут, не сомневался — люди умные, бывалые, а значит, понимают, что уровню необходимо соответствовать.

Так оно и вышло, знаменитости ничуть не удивились оказанной им чести (разумеется, о чести просили их), искреннейшим образом поблагодарили, заверили, что не преминут, поздравляли счастливого отца чуть лукаво, как и положено в таких случаях, и лестно на что-то намекали.

Конкретными организационными вопросами грядущего торжества занялся помощник, лучшего человека в этом смысле трудно было сыскать во всея стране, однако Павел Федорович даже ему не смог передоверить некоторых особо щепетильных замыслов. Потому что творчества, черт возьми, не передоверишь. С помощью того же помощника разыскал он двух главных в их системе остряков, некогда в достославные времена сочинявших и ставивших капустники, чуть ли не капитанов знаменитых студенческих команд КВН Гойзмана и Рязанцева, и попросил их заглянуть к нему в обеденный перерыв.

Сели без чинов, за круглым низким столиком в углу кабинета, секретарша подала чай, несколько удивляясь неоолидности посетителей и тому, что шеф держится с ними чересчур уж по-свойски, запросто. А Павел Федорович, когда строгая секретарша вышла, с бесшабашным видом, эх, была не была, достал из встроенного шкафа початую бутылку коньяка и три рюмки. Юмористы, переглянувшись, засмущались.