Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Нет, он не романтик и не индивидуалист. Он поступил так, как поступил бы любой человек, ставший жертвой насилия.

Рамон с тоской подумал об Алтаграсии. Неужели сердце не подскажет ей, что он здесь, всего в сотне шагов от дома… Если бы она потихоньку прокралась к нему… Всего на пять минут… Это придало бы ему сил.

Рамон представил, как он обнимает жену… Но картина эта вызывала лишь горькое чувство. Он повернулся на бок и погрузился в мрачные думы.

Что будет с семьей, если разлука окажется длительной? Станет ли Алтаграсия — красивая, цветущая, ласковая — ждать его? А если нет… Он перебрал в уме мужчин, которым она отдавала предпочтение на танцах. Вуди Лусеро? Алтаграсия любит посмеяться, а Вуди мастер пошутить. Они и танцуют друг с другом охотно…

Рамон отчаянно замотал головой, словно желая отогнать эти мучительные мысли. Не может он об этом думать. Лучше снова чем-нибудь заняться.

Рамон поднялся на колени и еще раз осмотрел безлюдный поселок. У дома Джона Домбровского, расставив ноги, стоял высокий мужчина с непокрытой головой. Покончив со своим делом, он плохо повинующимися руками стал застегивать штаны, и тут Рамон узнал старого Джона.

Домбровский уже собрался уходить, когда Рамон схватил камень и бросил его так, что камень упал под ноги Джону.

Старик испуганно оглянулся, и Рамон, забыв об опасности, вышел из-за куста и выпрямился, освещенный луной.

По всей вероятности, Джон все же не разглядел его, так как пошел своей дорогой. Тогда Рамон вспомнил о хитрости, к которой прибегал днем, и заблеял козой.

Джон, остановившись, прислушался.

Рамон опять заблеял. Старик неуверенно шагнул к канаве. Когда блеяние раздалось в третий раз, он, видимо, окончательно решил, что это коза, и, махнув рукой, направился к дому.

Рамон был в отчаянии. Он снова заблеял, на этот раз его блеяние больше походило на плач.

Наконец Джон понял; посмотрев сначала в одну сторону улицы, потом в другую, он повернул обратно и, торопливо приблизившись к канаве, помахал рукой. Но Рамон все еще сомневался, действительно ли старик узнал его.

Подойдя к краю канавы, Джон ступил босой ногой в воду, измеряя глубину. Резким свистом Рамон остановил его. Покачав головой и погрозив старику пальцем, он показал, что вода в этом месте выше головы.

Джон с улыбкой кивнул и попятился, оставляя глубокие следы на мокрой земле. Он понял, что чудом спасся от беды. Рамон жестами показывал, чтобы он не трогался с места. А сам, держась за куст, склонился над пото*ком. Но вода подмыла растение, его корни обнажились и под тяжестью Рамона стали вылезать из земли. Нижние ветви куста уже погрузились в воду. Рамон сумел удержаться и снова отступил на твердую почву.

Он сплюнул. Настоящие муки Тантала: всего лишь двадцать футов отделяют Рамона от Джона, но, если бы они попробовали перекричать шум потока, их услышали бы в обоих концах Ла Сьенегиты.

Впрочем, и от криков не было бы никакой пользы: ведь старик не знает ни испанского, ни английского.

Тем временем Джон выразительно жестикулировал. Рамон понял, что тот велит ему идти вниз по течению — туда, где канаву пересекает проселочная дорога. Вода там разлилась широко, зато там мелко и Рамон сможет перейти канаву вброд.

Рамон колебался. Очевидно, бродом пользуются многие, в том числе и головорезы-полицейские. Здесь ему казалось безопаснее, поэтому Рамон отклонил предложение Джона, покачав головой и помахав руками. Надо придумать что-нибудь другое.

Пересечь канаву в этом месте невозможно — слишком глубокое и слишком быстрое течение. Ждать, пока спадет вода, тоже нельзя — на это потребуется не один час. Написать записку и бросить ее через канаву он также не мог — не было карандаша. Может быть, у Джона есть? Он показал жестами, что хочет писать. Джон ответил, что понял его, поискал в карманах и покачал головой.

Carrai! [157] Проклятие! (исп.).

Поскольку связь наладилась, Рамону пришла мысль, что они могут обо всем договориться, стоя на разных берегах.

Рамон потребовал внимания.

Указав на себя пальцем, он сделал вид, что бежит сначала на запад, потом на юг.

Старик энергично закивал головой и повторил жесты Рамона с той лишь разницей, что указал на себя. Рамон покачал головой, указывая на Джона, потом ткнул пальцем в свою грудь и кивнул, сначала повернувшись на запад, а потом на юг.

Джон понял. Он указал на Рамона, побежал на запад, потом на юг и сделал прыжок, словно пересекая границу.

Рамон обрадованно замахал руками.

Джон тоже обрадовался и еще раз показал, как быстро Рамон побежит в Мексику.

Затем Рамон, указывая на Джона, сделал вид, будто что-то рассказывает, Джон кивнул и раскинул руки, как бы обнимая поселок со всеми его жителями. Но Рамон покачал головой. Он начертил в воздухе силуэт полной женщины с пышными бедрами и грудью, показал, что у нее круглое лицо и широкая улыбка. Джон сразу догадался, что Рамон имеет в виду Алтаграсию, и закивал головой, ие дождавшись конца объяснения.

Потом Рамон указал на луну. Джон взглянул через плечо и кивнул. Рамон сделал широкий взмах рукой с востока на запад и повторил это движение несколько раз. Джон показал четыре пальца и выжидающе взглянул на Рамона.

Тот выругался про себя. Он понял, что неправильно объясняет, показывая дни, а не месяцы. Надо придумать, как показать Джону все фазы луны.

Дело шло медленно. Рамон еще раз указал на луну, потом большими и указательными пальцами изобразил месяц, который уменьшался, пока не исчез совсем. После этого он изобразил, как месяц растет, превращаясь в круглый диск, а потом снова идет на убыль. Проделав это, он поднял один палец: один месяц.

Джон старательно повторил все движения Рамона, и тот утвердительно кивнул.

Старик показал на пальцах четыре месяца.

Рамон пожал плечами. «Quien sabe?» Он показал три пальца и пожал плечами, четыре — и опять пожал; потом показал шесть и наконец все десять. «Qui6n sabe?» Всем своим видом он выражал неуверенность.

Домбровский покачал головой, развел руками и сделал печальную мину. Очевидно, он считал, что разговор окончен, так как помахал Рамону рукой и повернулся уходить. Рамон свистнул и, когда старик остановился, продолжал: неизвестно когда, но он, Рамон, вернется на север к полной женщине и троим детям (он показал — мал-мала меньше), обнимет всех, возьмет на руки и снова убежит на юг, перепрыгнет через границу вместе со всеми и наконец с облегчением вздохнет.

Чтобы подчеркнуть разницу между двумя путешествиями, некоторые движения пришлось повторить. Старик радостно кивнул, дескать, все понял, и стал понемногу пятиться и махать рукой, показывая, что с Рамоном прощается весь поселок.

Рамон был тронут. Он тоже показал на Ла Сьенегиту, посылая во все стороны воздушные поцелуи. Потом поднял кулак.