Стефан Мерил Блок - Оливер Лавинг

– Я никому не позволю помешать тебе на твоем пути, – сказал мистер Авалон, словно дело было в этом, словно этот мило-застенчивый, тощий старшеклассник как-то претендовал на нее. Но Ребекка поняла, что, по мнению мистера Авалона, это заявление должно породить объятие, и именно тогда она встала из-за стола, чтобы он принял ее, именно тогда он впервые поцеловал ее поцелуем, совсем не похожим на те легкие касания ее губ к его щеке. Она ощутила его вкус – терпкий и сладкий. Она попыталась оценить, что значит этот поцелуй, но толком не могла этого понять; она знала только, что это исправит его мрачное настроение, и ответила на поцелуй.

– Кто там? – спросила мать из кабинета, когда около полуночи Ребекка пришла домой.

– Никто, – ответила Ребекка. Она перескакивала через ступеньки. Лежа в постели, она чувствовала внутри огонек своего секрета, и ее кожа светилась в темноте.

Секрет Джеда, плохо запрятанный: когда-то давным-давно Эктор Эспина был всего лишь одним из его учеников.

Джеду было чуть больше сорока и, как потом выяснится, он находился в зените своей жизни, хотя не мог тогда этого знать. Джед Лавинг, провинциальный преподаватель рисования, чьи мечты стать признанным художником еще не совсем рассыпались, чьи посиделки с виски пока ограничивались выходными. Джед никогда не хотел становиться учителем, но эта работа ему в общем-то нравилась. Детство у Джеда было сложным, и теперь все эти ребята – которые наряду с обычными драконами, цветами и красивыми закатами рисовали горестные сцены своей домашней жизни, – словно ежедневно подавали Джеду пример, намекая, что с помощью живописи он может освободиться от прошлого.

Но Джед видел даже тогда, что Эктор Эспина несчастнее большинства учеников. Хрупкий, неуклюжий мальчик с торчащими локтями, он вставал за мольберт в глубине кабинета, а в коридорах старался двигаться, словно тень своих соучеников. Беспокойный, скрытный, дрожащий мальчик, чьи первые рисунки были весьма мрачными.

– Это твой отец? – Джед потом будет вспоминать, как однажды задал этот вопрос Эктору.

– Это ночной кошмар, – отвечал Эктор. – Мой ночной кошмар.

Джед смотрел на размазанное изображение какого-то синего тела, источенного червями и обнаженного.

– И правда, – сказал Джед.

Эктор пожал плечами, глядя на свою мазню.

– Уродство, – сказал он.

– Но ведь уродство здесь и нужно?

– Получилось не так, как я хотел.

Джед кивнул:

– Может, в следующий раз попытаешься нарисовать что-нибудь повеселее? Твою ма?

Эктор стиснул веки, тряхнул головой:

– Мою мать? Она уехала в Мексику, когда мне было пять.

Джед отреагировал так же, как и всегда реагировал на подобные признания своих учеников: он был не в силах взглянуть на несчастного парня. Вместо этого он смотрел на рисунок. Если оставить в стороне ужас самого образа, рисунок был выполнен очень грубо. У Эктора не было художественных способностей. Однако этот мальчик как никто другой нуждался в поощрении.

– Ты делаешь успехи, Эктор. Единственный момент, – сказал Джед, – тебе необходимо наносить тени .

Парни за спиной Эктора даже не пытались подавить смешки. С первого же дня Джед понял, что Эктор – самая неудачная мишень подростковых издевательств: он не молчал, а пытался обороняться.

– Идите в жопу, – прошипел парням Эктор, чем доставил им немалое удовольствие.

– Не слушай их, – тихо сказал Эктору Джед. – И тебе стоит следить за языком.

Эктор кивнул, и Джед похлопал его по плечу, очень сочувствуя этому парню. Каждый день, стоя перед классом, Джед объяснял все те же избитые темы: правила перспективы, цветовой круг, разбивка лица. Но иногда ему казалось, что его работа больше похожа на психотерапию, а не обучение рисованию.

Рисунки как у Эктора были не редкостью среди определенной категории угрюмых мальчиков. На самом деле Джед часто подталкивал их к катарсису через художественное насилие. В начале каждого семестра, чтобы показать, что искусство – это не только все красивое, Джед демонстрировал классу слайды, которые неизменно пользовались среди учеников успехом, – фрагменты «Сада земных наслаждений» Иеронима Босха, фантастически-зловещие картины ада, демонов, упивающихся гротескными страданиями скорченных тел, обреченных на вечные муки. Эти слайды были маленьким бунтом Джеда против банальности официальной программы. Но кроме того, Джед надеялся, что так ученики вдохновятся выписать собственных демонов.

Но, возможно, Джед совершил ошибку; на Эктора Босх произвел такое впечатление, какое еще не производил ни на кого. Каждые полтора месяца ученикам Джеда полагалось представить законченную работу для «выставки», на которую Джед приносил круассаны и кофе без кофеина, стараясь создать светскую атмосферу. На первом «вернисаже» Эктор показал своим одноклассникам и учителю по-настоящему жуткую работу – детскую оду к Босху, которая испугала бы самого Босха.

Картина была разделена на три части. Внизу, в аду, – неуклюжее босховское изображение несчастий, где демоны поглощают стейки из человеческих ляжек, нежатся на ковре из содранной человеческой кожи, избивают несчастных людей различными предметами – скалкой, клюшкой, бейсбольной битой. Центральная часть, видимо задуманная как чистилище, представляла собой корявое изображение Блисса. Наверху, в раю, находилась деформированная фигура Эктора на облаке, под которым стояла толпа таких же деформированных зрителей, протягивая к Эктору руки. Но сейчас Эктора окружала другая, куда менее восторженная толпа – его одноклассники, которые глумились не таясь. Джед повысил голос, пытаясь перекричать их:

– Это ты? Что ты делаешь на сцене? Это спектакль?

– Я пою , – ответил Эктор сердитым шепотом, ощетинившись под насмешливыми взглядами.

– Правда? Ты занимаешься пением? А я и не знал.

– Еще узнаете, – сказал Эктор, окидывая кабинет вызывающим взглядом. – Когда-нибудь все узнают. У меня очень большие способности.

Джед чуть скривился, переживая за Эктора. В собственном детстве и за годы работы с детьми Джед хорошо усвоил: ничто так не привлекает насмешников, как претензии на исключительность.

– Точно! – выкрикнул кто-то сзади. – Эктор Эспина, рок-звезда!

Эктор напрягся, повернулся лицом к обидчику.

– Так, Генри… – начал было Джед, но он не умел поддерживать дисциплину, и ученики это знали.

Протиснувшись вперед, Генри встал в нескольких шагах от Эктора.

– Знаешь, где ты будешь через десять лет? А, марикон [9] Педераст ( исп .). ?

И Генри указал на то место на картине Эктора, где демон тычет в стоящего на коленях человека чем-то, напоминающим ружье.