Лю Чжэньюнь - Дети стадной эпохи

— Хочешь называть это гаданием, пусть будет гадание, но я бы назвал это пониманием причинно-следственных связей. Едва ли в силах человека постичь все существующие явления. Пусть Ицзун скажет свое слово. В этом мире все настолько связано между собой, что, начни об этом говорить, и не разберешься, — ответил на это Чжао Пинфань и тут же добавил: — Да, ты можешь сказать, что при серьезной болезни люди готовы бежать к каким угодно докторам. Но разве тут есть другой выход?

Последняя фраза сделала свое дело. Ли Аньбан, который родился и вырос в деревне, знал расхожую поговорку: «Не бойся не верить в духов, а бойся, когда в семье появляется больной». В настоящее время он в политическом отношении превратился в больного на последней стадии рака, когда все врачи оказались бессильны и оставалось лишь довериться народным средствам. Тогда Ли Аньбан принял решение встретиться с Ицзуном. Когда они выходили из закусочной, Ли Аньбан тихонько обратился к Чжао Пинфаню:

— Только никому не говори о нашей сегодняшней встрече…

Чжао Пинфань, перебивая Ли Аньбана, тут же его заверил:

— Какой разговор? Помогая руководителю, я помогаю себе.

Ли Аньбан, удивленно спросил:

— Это как понимать?

Чжао Пинфань, разводя руками, ответил:

— Учитывая наши связи, если заберут вас, разве я не стану следующим?

Это звучало более чем разумно. Ли Аньбан понял, что его сегодняшняя встреча с Чжао Пинфанем была правильным решением.

На следующий день с утра пораньше Ли Аньбан вместе с Чжао Пинфанем отправился в даосскую обитель к Ицзуну. Осторожничая, они, вместо того чтобы поехать туда на машине, встретились у входа в Народный парк, где горожане занимались утренней зарядкой, и там поймали такси. Поскольку Ицзун был мастером гадания по «Книге перемен», Ли Аньбан представлял, что его обитель окажется или далеко в горах, или в непроходимом лесу, или на крайний случай за городом в каком-нибудь живописном месте. Но кто бы мог подумать, что обитель находится в жилом районе старой части города, а точнее, прямо рядом с сельхозрынком? Покрутившись по улочкам, такси обогнуло рынок и заехало в очередной переулок, по обе стороны которого стояло множество лоточников, продающих овощи, фрукты, золотых рыбок, лапшу, пельмени в бульоне и горячие блюда на железной сковородке. Даже во дворе Ицзуна они еще могли услышать крик уличного зазывалы: «Лепешки с пылу с жару!!» Ицзун проживал в традиционном доме со внутренним двориком, кроме трех комнат в центральном помещении еще по две комнаты размещалось в боковых флигелях; дворик был вымощен серым кирпичом и выглядел очень аккуратно. В его центре возвышалась курильница, в которой дымились три курительные палочки. По двору с лейкой в руках ходил и поливал цветы худощавый мужчина средних лет с бородкой из трех волосинок, одетый в двубортную куртку традиционного покроя.

— Это и есть мастер Ицзун, — представил его Чжао Пинфань.

Ли Аньбан сложил руки в знак приветствия и произнес:

— Мастер, прошу прощения за беспокойство.

Ицзун отставил лейку и, сложив руки в ответном приветствии, сказал:

— Не стоит церемониться. Если кто и побеспокоен, так это господин Чжао, который привел ко мне клиента. Лю бой, кто ко мне приходит, — мой кормилец-благодетель.

Все засмеялись. В этот момент из переулка снова донеслись зазывные крики:

— Фруктовые шашлычки в карамели!

Все снова засмеялись. Ли Аньбан заметил:

— Мастер не отказался от цивилизации.

— Точно говорят: настоящие отшельники обретаются в городах, а обычные — прячутся в лесах, — поддержал Чжао Пинфань.

Ицзун отмахнулся:

— Все — кто прячется и кто не прячется — сплошь шарлатаны. Постижение Дао не зависит от местоположения. Немного пищи и воды, скромное жилище; то, что других повергает в печаль, не портит настроение Хуэю [31] Высказывание из «Суждения и бесед», глава VI «Что касается Юна…», пер. Л. С. Переломова. . Печаль — это обычное состояние, а радость означает путь к просветлению.

В ответ на это изысканное высказывание Ли Аньбан кивнул и вслед за Ицзуном и Чжао Пинфанем прошел в гостиную, где на столе в миниатюрной курильнице тлела курительная палочка. Прелестная девушка лет семнадцати-восемнадцати заварила им чай, сервировала стол, разлила чай по чашкам и удалилась. Выпив чай, Ицзун снова наполнил чашку и обратился к Ли Аньбану:

— О чем господин желает со мной поговорить?

— Он столкнулся с неприятностями и хочет спросить, как их преодолеть, — ответил за Ли Аньбана Чжао Пинфань.

Ицзун взял лист бумаги и ручку.

— Пожалуйста, назовите год, месяц, день, час, а также место своего рождения.

— Мастер, как и все остальные, будет идти от общего к частному?

— Точно. Но только если другие делают ставку на данные о рождении, то я беру за основу цвета.

— Это как? — не понял Ли Аньбан.

— Ты забыл? — вмешался Чжао Пинфань. — Я же тебе рассказывал, что мастер, в отличие от других гадателей по «Книге перемен», делает выводы с помощью семи основных цветов. Кроме того, что он знаток «Книги перемен», он еще и мастер цветоведения.

Ли Аньбан совсем растерялся.

— Неужели с помощью семи цветов можно судить о чем угодно?

— Семь цветов — это база, — ответил Ицзун. — В отличие от данных о рождении, между различными цветами возникают разного рода реакции, и в результате вместо семи цветов появляется сорок девять. Если же учесть конкретные место рождения, время, обстановку, климатические условия и к этим данным добавить определенные реакции между цветами, то семь в сорок девятой степени даст нам число вариантов, превышающее сто миллионов.

Ли Аньбан вконец запутался, он не мог понять, где правда, где ложь и кто перед ним сидит: действительно незаурядный знаток или же блефующий шарлатан? С другой стороны, Чжао Пинфань признался, что в прошлом году Ицзун помог разрешить ему серьезную проблему. Раз его метод сработал, может, стоило отнестись к цветоведению серьезно? На какой успех можно рассчитывать, если сразу выказать подозрение? Поэтому Ли Аньбан продиктовал Ицзуну дату, время и место своего рождения. Ицзун все это записал, сделал на пальцах какие-то подсчеты и вывел на бумаге несколько строк. Потом он снова что-то подсчитал и написал еще несколько строк. После Ицзун пододвинул к себе стопку прошивных книг, вынул из серединки один томик, долго листал его и написал на листе еще несколько строк. Потом он вынул другой томик, также полистал его, сделал подсчеты и написал еще несколько строк. Повторив этот цикл раз десять, он исписал один лист и взял другой. Спустя полчаса он исписал убористым почерком три листа, после чего углубился в их изучение. Наконец он поднял голову и изрек: