Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

Сейчас он высовывался из окна музея уже с куском резины в руках и спрашивал у второго: а что происходит? Перекур, отвечал второй, они говорят, что обратно под горку и чего там бежать, успевай только ноги поднимать, а командира их в штаб позвали на секундочку и они без него бежать отказываются. Русские, говорят, своих на проверках не бросают.

Но тут уже и командир вышел: чего стоим, кого ждем, а ну-ка, за мной, ребята, кто последний, тот гондон, но строй не нарушать и меня не обгонять, а надо было в детстве мамок слушаться и кашу есть – выросли бы тогда полноразмерными людьми, а не полуросликами! Ну что там, Егоров?

– Да пиздец! Хорошо, что я секундомеры на паузу поставить догадался!

– Так в чем пиздец тогда?

– Ну, опять врать, подтасовывать результаты!

– Ой, блядь, посмотрите на него, как барышня, заплачь еще, капитан! Хочешь ко мне минером? Я тебя и не такому еще научу! Нет? Ну вот и подкручивай свои секундомеры. Разделение труда это называется. Один родину бережет, а второй ему за это секундомеры подкручивает. А что там дальше у нас?

– После обеда в штабе дивизии подъем гирь!

– А, вообще мелочь, тем более после обеда, когда комиссию опохмелят уже! Точно минером ко мне не хочешь?

На обеде послали Борисыча, как самого старшего, спросить у механика: а может еще по полстакана? Раз второй зачет, то и полстаканов должно быть два, ну логично же. Да, но нет, сказал механик. В штабе довольно тепло и даже нет снега. С чего это мы рассчитываем на такие поощрения с его стороны, прикрываясь дохленькой вот этой своей логикой?

Первого к гирям послали хиленького с вида мичмана из турбинистов. С виду-то он был довольно хиленький, да и еще со смешной мягкой фамилией, но когда на спор затягивал гайки пальцами, то открутить потом обратно их можно было либо автогеном, либо его же пальцами, но за стакан «шила». А стакан «шила» на корабле найти гораздо проще, чем автоген.

Взял он гирю на грудь и на проверяющих смотрит.

– Начинайте, – говорит один из них.

А все они уже с красными щечками и глазки блестят.

– Я думал вы сверху сядете. Нет? Так, пустую гирю поднимать? Ну ладно.

– А сколько раз вы можете? – спросил проверяющий минут через пять, когда мичман уточнил, можно ли покурить во время выполнения упражнения, а то он по дороге не успел.

– Ну… молодой был, так раз пять за ночь легко. А сейчас-то два-три всего, а скоро, чувствую, и вовсе однопалчанином стану.

– Нет, я про гирю. Сколько раз ее поднять можете?

– Все. А сейчас сколько?

– Да я давно уже не считаю, норматив вы выполнили.

– Так а вы считайте, я и за остальных-то, ну что тут мельтешить всем?

Потом пошли экипажные (в плане здоровья) лоси, а потом уже командир дивизии театральным шепотом жаловался комиссии, что солярка нынче на флоте дороже армянского коньяку, а катер уже заведен, прогрет и вхолостую молотит полчаса как. Быстро их сломал, в общем.

– Ты давай это мне, – инструктировал он рулевого на катере, – поперек волны строго! Где больше волна – туда и ты!

– Так качать же будет!

– Молодец! Правильно соображаешь! И чем больше будет качать, тем больше ты в моих глазах будешь молодцом! Рыбы-то припас? Хвалю, спрячь пока мешок.

– Ну, товарищи члены, на ход винта! – встречали командир дивизии и капитан Егоров комиссию на палубе катерка. – Не, погодите закусывать, еще на оборот дизеля надо вслед, винт он же не сам. Ой, да Егоров заполнит все ваши ведомости! Егоров, заполнишь? Видите – заполнит. Мы с рыбалочки в баньку и отдыхать, а он – ведомости заполнять. Не, ну а что поделать – работа у него такая! Кто за штурвал хочет из вас? А допуск есть? А-а-а-а, ну тогда пардоньте, пойдемте в кубрик. Пока то да се, заправимся!

Кубрика-то на том катере и не было. Да и как «на катере» – чахоточную посудинку ту называли катером просто потому что ну как ее еще называть? От маленьких размеров, старости и убогости катер этот прилично качало, даже когда он стоял у берега. А уж когда в море выходил, да с поставленной задачей укачать гостей… Что я вам могу сказать – не было у гостей никаких шансов.

– Вот видите оно как, да, – убаюкивал членов комиссии адмирал через несколько часов скачек по волнам. – Вы вот спортсмены, здоровья как у слонов, а весь залив мне заблевали, да? А я вот, смотрите, дедушка старенький, а соленым рукавом тулупа слюни вам вытираю. И Егоров вон, видите, тоже сначала того, а теперь ничего, привык, да, Егоров? А тоже сначала, как пришел, кроссы все бегал, турники тут гнул. А потом понял: да куда нам бегать-то? Это вы, пехота, в атаку бежите, а мы – выходим, понимаете? Вы-хо-дим. И отступать нам некуда, даже если бы и захотелось, и догонять некого: у нас дистанция подлетная – пол земного шара, кто от нас убежит? Нам вообще пофиг куда, такие площади кроем, что мама дорогая! И сколько там кого, нам тоже насрать с плавкрана – мощей-то на два апокалипсиса и одно второе пришествие! Нам кроссы ваши – что зайцу стоп-сигнал. Нам главное «право» с «лево» не перепутать, а на остальное мы как собаки Павлова натасканы, до рефлексов. Да, Егоров? Где право? Во-о-от, видите? А лево где? Сука, а прав был командир-то: готовый минер, епта! Пойдешь у меня, Егоров, на двадцатку, как пить дать. Нормального офицера из тебя сделаем. Потом, когда в Москву тебя товарищи члены переведут, будешь там по штабу как папа ходить и пендалей всем развешивать! Хули будешь им говорить – вы тут, крысы тыловые… Да, Егоров? Что «нет»? Понеткай мне тут! Будто мне интересно твое мнение про то, как мне твоей судьбой распорядиться! Неткает он, ишь ты, оперился! Эй, на руле! Давай к дому! Нам еще комиссию перед самолетом отмыть надо и в чувство привести!

На том же «уазике» обратно ехать было уже не так страшно, а отступать из дивизии стратегических подводных крейсеров даже приятно – впереди Москва! Комиссия всю дорогу сомневалась, что их пустят в самолет с этими мешками рыбы, но Егоров их успокаивал: не первую комиссию, чай, провожаю, видите – один мешок лишний, знаю кому занести. Да конечно вы же ее и словили, а кто? Не знаю, почему вы не помните. Шок, наверное, у организмов – морское дело нелегкое. Это вам не кроссы бегать.

– Ты давай держись тут! – горячо жали руку Егорову на прощание члены комиссии.

– Да это вы там держитесь, а мне-то тут норм. Сначала тяжело было, думал: мать моя, как отсюда сбежать-то. А теперь так втянулся, что и хорошо даже. Знал бы – сам бы сюда и просился. Приезжайте к нам еще!

– Нет уж, – ответила комиссия, – лучше вы к нам!

Это была первая и последняя комиссия на моей памяти, которая проверяла состояние у нас физической культуры и спорта. Слабенькие оказались. Хоть и спортсмены.