Алеся Ранимая - Еврейка

— Не помню я, бухой был.

Костик осматривал собаку. Дог не стоял на своих ногах, даже не пытался. Он был изрядно покусан, одна лапа была перетянута толстой проволокой. Костик потянулся к ней, но Томер заголосил:

— Не трогай, всё кровью зальёт! Это я перетянул. Не знал, что делать, всю машину загадил.

— Ты же его всё равно умирать привёз, чего уж там?

Томер пожал плечами.

— Ну думал, а вдруг…

Костик встал, подошёл к машине и начал расчищать заднее сиденье от пожитков.

Вместе мы переложили дога в машину, земля, где он лежал, пропиталась кровью.

— Сколько же в нём, — вздохнул Костик и продолжил, обращаясь ко мне: — В машину живо, садись, через гугл ищи клинику.

— А я, — взмолился Томер, показывая на занятое собакой заднее сиденье.

— А ты здесь остаёшься, — сказал я, захлопывая дверцу, — дорогу, поди, знаешь.

Костик тронулся с места, а Томер остался стоять и плакать. Через десяток метров мы притормозили. Томер побежал за нами.

02:48

Мы стояли у операционного стола, огромное тело дога покоилось под яркими лучами лампы. На пол капала кровь.

— Лучше дави, лучше, мы его можем не вытянуть, много крови потерял.

Я стоял возле стола, а моя кисть была погружена в глубокую рану на груди у собаки. Я сморщился и надавил, капать перестало, пёс приподнял голову и лизнул мою руку.

Доктор посмотрел на него поверх очков и продолжил шить кожу.

03:35

— Тьфу ты, сигареты кончились. — Костик потянулся, расправил плечи. — Короче, я всюду позвонил, полиции дал все адреса — и кладбища, и притона этого.

— Ты не боишься?

— Я? — Он усмехнулся. — Эта говнота свою жопу будет прикрывать, им не до нас с тобой будет.

На пороге клиники появился Томер.

— Они его не для боёв держали, а как кусок мяса. Он и недолго пробыл, его сердобольные хозяева принесли, мол, усыпить жалко, мы уезжаем, пансион, блин, у них, это официально если. Чтоб объяснить количество собак. Но этот бесполезный был, жрал много. И добрый он.

— А ты его в канал.

Томер сник.

— Как деньги Манюне возвращать-то будем?

04:13

Возле дома Томера нас ждала засада. Томер, может, и дрянь человек стал, но чуйка у него была, что у той собаки.

— Э, Костик, тормози, вон они сидят возле моего дома, пасут. Ты им точно всё бабло отдал?

Костик промолчал.

В машине, припаркованной прямо на тротуаре, сидели двое понурых парней. Окна были раскрыты настежь.

— Они походу спят!

— А то, самое время сладкое, под утро, умаялись.

— Так, — Томер осторожно выскользнул из машины, дверцу не закрыл, — подождите меня минутку, я барахло своё принесу, мне здесь оставаться по любому не можна.

Томер лисою проскочил мимо спящих бандитов и нырнул к себе в дом.

Я порадовался за него и тут же загрустил:

— Костик, а как же деньги?

— Успокойся, Боря, я же не дурак, я тем лохам куклы свои старые сбагрил. Сто лет как в машине валяются!

На этих словах Костик щёлкнул крышкой бардачка, и я увидел неровные пачки денег, отсортированные по номиналу, перетянутые резинками заботливой манюниной рукой.

Костик закрыл бардачок, и я с облегчением вздохнул.

Из темноты парадного входа выскользнул Томер. Он был умыт и одет как денди. В руках держал дорожную сумку. По пути к нам он как бы ненароком нагнулся над спящими, что-то дёрнул и, пританцовывая, подошёл к нам. Мне на колени упал тяжёлый свёрток. Томер хлопнул дверью.

— Поехали, Костик, пожалуйста. Я в полицию позвонил, и они скоро будут, мне тут задерживаться нет смысла.

Со стороны парка послышался звук сирены, потом он смолк. Я смотрел в зеркало заднего вида, я смотрел на Томера, а Томер смотрел на то, что происходило позади нас.

К машине подошли два человека в обычной одежде, постучали по дверям. В маленьком зеркальце я видел, как встрепенулись спящие, как пытались дать дёру, как завязалась небольшая потасовка, со стороны подоспели ещё пара человек в джинсах, и не успели мы свернуть за угол, оба бандита лежали на дороге, лицом кто вниз, кто в сторону.

— Опера, блин, как овчарки, быстрые, чтоб их, — проговорил Томер сквозь зубы и усмехнулся довольный.

— Тебя куда сейчас?

— В аэропорт, пожалуйста, нельзя мне здесь, найдут, вас тоже.

— А деньги? — спросил я, Костик громко кашлянул.

— Есть у меня маленькая заначка, не 20 штук, конечно, но на первое время хватит.

07:00

Мы ехали по утренней набережной. У меня на коленях лежала аккуратная пачка денег, обёртка слепила глаза праздничными шариками и медвежатами. Кусок бумаги от денег Манюни, которые мы вернули немногим ранее, валялся у меня в ногах — сердечки и синие розочки.

— Так что будем делать с дивидендом? — спросил я водителя и подбросил в руках пачку. На глаз в ней было намного больше двадцати тысяч. Костик лукаво улыбнулся.

— Поедем в клинику, заберём огромного собакевича, а там видно будет.

Мы ещё немного помолчали.

— А может, откроем приют для собак или займемся каким-нибудь другим бесполезным рейнджерством?

Костик посмотрел на меня одобряюще.

— Ты, я и собакевич?

— Ты, я и собакевич.

Было очень странно видеть её. Не иначе как кто-то зло подшутил и назначил здесь встречу. Она не суетилась, не спрашивала «вы не подскажете, где…», всё было написано на фасаде: корпус Мехико, факультет искусств имени таких-то. И они, эти искусства, высыпали ей навстречу пёстрой толпой, рассыпались по площади перед корпусом, расселись на лужайках, нанизались воробьиными стаями на низких ступенях. Закурили, защебетали. От такого напора она ещё больше съёжилась и забилась в угол со скамейками, под трёхметровой статуей индейского божества. Поначалу села на самое крайнее сиденье, под идолом, но потом передвинулась поближе к центру. Несколько молодых людей сорвались с мест, и удобный угол остался незанятым: четыре на четыре металлических кресла и низкий столик между ними. Пусто. Только она и огромный, жуткий, неуклюжий рюкзак.

Они вышли на неё, как звери, прекрасные, всесильные, довольные собой, умением владеть каждой мышцей, каждой клеткой лица и тела. Были они будущими актёрами, окончившими класс мастерства, или молодыми танцорами после урока хореографии — было неважно, на этом празднике физиологии она сидела дурноклеенной буратинкой.

Звери заполнили собой пространство возле идола, закурили, заурчали разговорами, залили смехом, красотой лиц, пестротой одежды. Она тоже поспешила закурить, достала последнюю из пачки, подожгла и затянулась. Чёрная гарь опалила лёгкие, прикуренный фильтр оплавился. Брр. Разочарованная, она вернула искалеченную сигарету в пачку, положила её в боковой карман рюкзака и оглянулась с надеждой на аллею, не спешит ли ей кто-то на помощь. На зверей она боялась смотреть. Звери же обменялись взглядами, обсудили что-то телепатически, полукивками, намёками, и вот они уже протягивают ей сигарету, галантно подносят огонёк зажигалки и снова за своё, за звериное мур-мур-мур.