Алеся Ранимая - Еврейка

Настя оглядывается в переполненную людьми пустоту аллеи, хочет было продолжить побег, но боль пересиливает, и она неуверенно идёт вслед за ней, спеша к облегчению.

— Ну здравствуй, — Оля распахивает объятия, и Настя падает в них.

— Привет.

Надо было сходить к косметологу, чтобы понять, насколько всё плохо.

— Какой кошмар, какой ужас! Нет, ну это ни в какие ворота не лезет!

Несколько минут я терпела, закрыв глаза, в надежде расслабиться.

— Ничего, через год мы сделаем из тебя человека!

— A я как раз думала, что хорошо выгляжу!

— Тебе показать ложку? — косметолог взмахнула своим чистящим инструментом, и я тут же зажмурилась.

— Нет-нет, не надо!

— Это просто неприлично! Кошмар!

— Неужели всё так плохо?

— Я же вижу, что ты никогда лицом не занималась, да? Не переживай, мы сделаем из тебя конфетку. Походишь ко мне год, раз в месяц. Через полгодика сделаем глубокий пилинг.

— Я не хочу глубокий пилинг!

— Послушай, в этом нет ничего страшного, это просто химический ожог лица!

В недоумении косметолог прерывает работу.

— Не хочу химический ожог лица! — Я всхлипываю, косметолог надвигается на меня со своей ложкой.

— Решишь через полгода, не понимаю, чего тут бояться. Ну походишь с коркой неделю. Зато потом кожа станет нежной, как у девочки!

— Корка как на коленке?

— Какая коленка? Я тебе говорю — ожог! О, Ася пришла!

В кабинет входит женщина лет сорока пяти. Я её знаю, она работает продавщицей в мясном магазине. Она никогда не улыбается, а когда-таки да улыбается — весь мир расцветает и бабочки, бабочки! Но она всё равно хмурая. Я удивлялась — целый день на работе, а успевает сбегать на пляж и настолько выдубить кожу! Такого цвета бывают бабульки, которые сидят на море от рассвета до заката с перерывом на бинго в местном клубе, тут же на песке, но под навесом. Моя косметолог встаёт Асе навстречу.

— Ася, золотце моё, как дела?

Они целуются. Раз, два.

— Да вот заскочила позагорать!

— Ну покажи, покажи мне свои укольчики!

Я подсматриваю сквозь ресницы, свернув голову набок, рискуя упасть с узкого процедурного стола. Косметолог закрывает от меня Асю своим мощным телом.

— Когда сделала?

— На прошлой неделе!

— Ну замечательно, вон как помолодела!

Из салона парикмахерской доносится голос:

— Ася, так как дочура твоя?

— Да всё, съехала, уже месяц как, живёт с парнем, собаки у них, целых две штуки! Террасса!

— Так всё, свобода?

— Да, наконец-то! — но Ася всё равно не улыбается, а только делает вид, что рада.

— Ну я на пятнадцать минут, а то ругаться будут на работе!

Ася исчезает в конуре с солярием, стыдливо прикрывает дверки. Раскрепощённости в ней ноль, как и во мне, я приговорена к химическому ожогу. Меня чистят ложкой.

Ася выходит.

— Так, когда ты придёшь? — бросает ей вдогонку косметолог.

— Так записана на пятницу!

— Ну пока, мой зайчик, пока, красавица!

Когда зайчик исчезает во внешнем мире, из зала раздаётся:

— Нет, девки, Аська выглядит просто за-ши-бись!

— Нет, — перебивает её косметолог, кричит в распахнутую дверь, ложка замирает, — она выглядит а-ху-ительно!

— Нет, за-ши-бись!

— Нет, а-ху-ительно!

Они так смакуют, растягивая эти слова ещё раз пять, пока кто-то не перебивает:

— А вы знаете, сколько ей лет?

— Ну если дочке двадцать, и я точно знаю, что сорок ей было, когда мы переезжали, то где-то года сорок три!

— Афигеть!

— Ахуеть!

— Афигеть!

— Ахуеть!

— Девки, слово, пять букв, египетский бог.

— Анус!

Все смеются.

— А какая первая буква?

— А.

— Анубис, дура!

— Анус, блин! — И все снова смеются. На фоне всего этого звучит музыка, инструментальные вариации на тему советских песен: розы, рута, велосипед с букетом. Несложно догадаться, почему я узнаю все эти песни.

— Ну вот, — говорит мне косметолог, — походишь годик, там где-то решишься на глубокий пилинг, а потом, — она мнёт то место, где должны быть окологубные складки, — мы вколем тебе, зайка, ботокс.

— Да зачем мне ботокс?

— Как зачем? А молодость?

— Я не из тех женщин, кто будет цепляться за молодость любой ценой!

— Да какая там цена, это сейчас не миллион стоит!

— Я не хочу ботокс.

— Есть калоген, много чего сейчас есть!

— Вы серьёзно думаете, что мне нужен ботокс?

— Да, может, сейчас и не нужен. — Она тянет ко мне руки, указывает на переносицу, на щёки. — А потом, здесь и здесь… калоген можно.

Моё терпение заканчивается, и я отбрасываю её руку:

— Коллаген, кол-ла-ген, а не калоген, это не от слова «кал»! И ваша Ася выглядит не за-ши-бись и не а-ху-еть, — я подражаю их произношению по слогам, — а на свои сорок пять и даже хуже! И знаете, почему? — Я не даю им ответить, ещё бы, меня же сейчас просто пошлют. — Она не улыбается, а не улыбается она потому, что не может, у неё же лицо сведено этим вашим калогеном! Она не хочет, она озабочена годами, которые вы ей и считаете! И последнее. — Я подхватываю сумочку, оправляю помятое платье, ищу глазами человека с кроссвордом. — В слове Анубис шесть букв, а не семь!

Так, победно окинув всех взглядом и задавив интеллектом, я выхожу из салона. За спиной раздаётся:

— Анубис пишется с двумя эн, вот, все сходится!

Полная блондинка с босыми ногами в педикюрной ванночке демонстрирует всем газету.

— Вот же дура нервная. А говорит, что Аська улыбаться не умеет! Аська у нас за-ши-бись!

По документам он значился как Мудак. Так его звали на родине в Узбекистане, и там же его и боялись. Нам точно неизвестно, но натерпелся Мудак от людей прилично. Его и топили в щенячестве, и стреляли в него, и ножом резали, так что людей он не признавал в принципе, ну разве что как добычу. Держали его на двойной цепи и кормили с лопаты. Мешал он, так что решили пристрелить, а тут мы подвернулись, и его нам отдали. Сейчас он живёт в Израиле, охраняет поселение.

— Так вам удалось его приручить?

— Кого, Мудака? Нет, конечно, он на цепи сидит, на кабеле.

— Нет-нет-нет, вот об этом давайте не будем говорить в эфире, хорошо? Прибегут зелёные, всякие защитники. Хотя, конечно, это странно, собака на кабеле? Это же друг человека?

— Мудак не друг человека, но он жив, он сыт, и он служит. Кстати, именно он отловил одного любопытного, который хотел проникнуть в поселение. Даже не сильно покалечил.

— О Господи, и об этом тоже не будем, хорошо? А вы можете привести собаку в студию?

— Мудака, естественно, нет, но можем лабрадора, у нас есть один, который взрывчатку находит. Или шнауцера.

— Нет, шнауцера тоже не надо, и овчарок немецких тоже лучше не приводить.

— Кто на этот раз почувствует себя оскорблённым?