Александр Шакилов - Лишние дни [СИ]

В общем, бабка полностью в себя ушла — ей, поди, щас сто баксов под валенки сердобольно оброни, и то не заметит. Ведь написано «ПЕРЕУЧЁТ» — дебет, кредит, подведём баланс.

Интересно, а санитарные дни у неё бывают? — для выщипа блох и протирания опрелостей? Обеденный перерыв с часу до двух, или с двух до трёх?

Ничего плохого по поводу просящих «ктосколькосможет» ОН сказать не мог. Правда, в начале учёбы, ещё на первом курсе, настроение сильно портилось: СТОЛЬКО СТРАЖДУЩИХ, а если всем давать хоть по пятачку, самому на пиво не останется. От таких мыслей чувствуешь себя погано, будто у грудного ребёнка соску отобрал. После продолжительного единоборства.

Но за пять лет каждодневных двухчасовых поездок в метрополитене эмоции пообтёрлись, ранимая душа покрылась толстой коростой слёзонепробиваемой привычки: ты едешь — они просят.

Каждый занят своим делом.

К примеру, старушенция одна. Всё время вопит: «Я — инвалид! Первой группы!» А потом ломится через битком набитый вагон (час пик, как-никак), причитая «Подайте копеечку». В первый раз ОН по незнанию не укрепился за поручни и тут же был сбит с ног. Рухнул на сидящую перед ЕГО гениталиями пассажирку. Вот тебе и «подайте копеечку». Сколько ездит, столько бабка по вагонам и бе?гает. Это ж здоровья-то надо: целыми днями по поездам марафонить!

Другая женщина всё просит денег на операцию. Только вот с больницами никак определиться не может: то ей в Москву ехать надо, то в Германию, а по пятницам обычно приглашение из Ва?шингтона присылают. Вот она — при таких-то альтернативах! — вы?брать и не решается. А пока ходит: «Мне не к кому обратиться. Я сирота…»

Ещё есть тётя с грудным ребёнком — третий год беженка. И дитё у неё не растёт почему-то — от недоедания, наверное. И путает она часто, откуда путь держит: то из Чечни — если русские опять в вой?нушки поиграть надумали, то из Закарпатья — по весне, когда там деду Мазаю самое раздолье.

Поэтому в кармане всегда припасён пятачок — для очистки совести: кругляш по утру бабуле вручается, той что на ступеньках. Такое вот нормированное милосердие. Вроде индульгенции или отступного. Это даже традицией стало: монетку кинул, крест в спину получил — денёк тип-топ будет. А карманы бабка подошьёт — не облезет: ей, в конце концом, за это деньги платят.

Однажды Юра заработал денег — за труды праведные заплатили ему сотню гривен. И взял он эти деньги с собой в институт, из кармана выложить забыл.

И был день, и была большая перемена, и пошёл Юра попить пивка с двумя товарищами. И сказал им Юра:

— Я вам займу по пятёрке и побухаем.

И товарищи заняли. И они побухали. Я бы даже сказал, хорошо побухали. С отливанием посреди одной из самых многолюдных улиц города. Юра даже предлагал проходившему мимо патрулю выяснить отношения:

— Ну давайте, блять, разберёмся! Вы и я! Ну шо, суки, зассали, блять! Вы куда, пидоры?! Я вас пидорами назвал!! Суки, блять, ментяры поганые, блять!!

Но менты почему-то не захотели ничего выяснять. Наверное, потому что они были проводниками-железнодорожниками.

Юра расстроился и поехал на метро домой — с товарищами под руки. Юра был относительно нестабилен — покачивался, подобно маятнику, относительно поручня. А ещё Юрик принялся выковыривать из носу самые аквамариновые рениты и намазывать на блестящую поверхность поручня, ибо всегда хотел оставить после себя хоть какой-то след в жизни. Потом он случайно заметил своего преподавателя по программированию — в другом конце вагона.

…жили-были три поросёнка: Ниф-ниф, Наф-наф и завкаф…

Надо сказать, что Юра — человек очень отзывчивый и вежливый. Он аккуратно протолкался через толпу, матерно отзываясь исключительно на некорректные замечания нервных пассажиров. Кому комфорт нужен, в такси, типа, ездят, а то, бля, инвалиды, заполонили общественный транспорт, пёрднуть негде, сказал им Юра. И они промолчали в ответ.

Юрик пробил телом нишу возле преподавателя и радостно улыбнулся:

— Здравствуйте!

У препода болел геморрой, препод страдальчески моргнул:

— Добрый вечер.

Растроганный таким тёплым приёмом Юра решил сказать этому милому человеку что-нибудь приятное:

— А вы знаете, я с вашей женой в школе учился.

Губы завкафа моментально сомкнулись над оскалом вставной челюсти.

А Юру уже несло:

— Я её очень, ну очень-очень-очень хорошо знаю, — сказал Юра и по-свойски подмигнул.

Чего ещё успел намолоть наш герой преподавателю по программированию, никто не слышал, а герой запамятовал. Однако очевидцы утверждают, что во время монолога Юрик мечтательно улыбался, препод же хмурнел и наливался кровью.

В результате экзамен Юра всё-таки сдал. Испортив семь хвостовок.

В результате у НЕГО испортилось настроение.

ЕГО всегда раздражали мелкие отклонения от плана.

Это нарушало точность движений, ОН начинал чувствовать себя глупым из-за того что не сумел предусмотреть всё.

Накатила волна измены: ОН стоял и физически не мог себя заставить нырнуть — боялся. Мимо проходили-проплывали люди: разнокалиберные лещи, щучки и даже барракуды местного значения. А ОН не мог нырнуть, ОН был всего лишь пескарём с ампутированными жабрами. Начиналась истерика.

Вы думаете, что вы просто спускаетесь в метро?

Просто изо дня в день? Просто иногда?

Просто в метро?!..

Вы спускаетесь ПОД ЗЕМЛЮ!

Вы теперь — БЛИЖЕ К ЗЕМЛЕ!

Вы ПРИВЫКАЕТЕ К ЗЕМЛЕ!

Вы думаете, станции метро это просто станции?! Просто метро?! Нет. Это склепы Склепы, затопленные половодьем, — гнилая вода и совокупляющиеся протеи.

Облицованные мрамором усыпальницы — станции. Катафалки-поезда спешат не опоздать: график движения свят. Переполненные пепельницы вовремя опорожняются: пепел — наши души, сигаретные фильтры — тела. Гаснет таймер, время вышло. Электрички не будет. Останавливаются эскалаторы.

А наверху горят в темноте надгробия — фонари с большой красной буквой «М».

«М» огилы.

Выныриваем на «Универе». Возле фонаря с большой красной буквой «М» стройный парень дарит крупногрудой девушке букет роз. Весна. Проходим мимо образцово-показательных виселиц на площади Свободы. Сворачиваем на Рымарскую.

Староста что-то громко рассказывает:

— …а там темно, как в жопе у-у-у…

Последняя фраза, недосказанная, повисает искрящейся от улыбок радугой в нижних слоях атмосферы. Выскочив из-за угла, мы уткнулись в парочку: она — блондинка, он — очень брюнет. Брюнет в стиле афро.

Протопав несколько шагов, Андрюха договаривает:

— …ну, вы поняли у кого. Лампочки в подъезде постоянно выкручивают, вот и мраки.

И продолжает:

— А она ему: мне надо сначала травы покурить.