Александр Шакилов - Лишние дни [СИ]

Будем.

Я смотрю на пятнистое счастье.

Военная кафедра: сборище пятнистых придурков и офицеров-даунов. Раскалённый плац: май и асфальт.

— Ковалёв, все идут нормально, один ты не в ногу!

— Товарищ майор, а он иноходец.

— Шакилов, отставить разговорчики в строю!

— Так-с, кто нам ответит што такое время «Ч»… Нет желающих? Курсант Ковалёв!

— Я!

— Расскажите нам, што такое время «Ч».

— Затрудняюсь ответить, товарищ майор!

— Отлично, Ковалёв, отлично, это «двоечка». Придёшь, пересдашь. Шакилов!

— Я!

— Мы вас внимательно слушаем, Шакилов. Што такое время «Ч»?

— Это «двоечка», товарищ майор!

— Молодец, Шакилов, молодец. Придешь вместе с Ковалёвым… Што? Никто не знает? Слушайте и запоминайте: время «Ч» — это момент, когда кокошки вашего самого быстрого солдата провисают над первой траншеей противника! Запомнили?! Ковалёв!

— Я!

— Што такое время «Ч»?

— Это когда кокошки моего самого быс…

— Идиот! Ты ещё вздумай мне такое на экзамене ляпнуть! Всем: учебник «Тактика, часть два. Рота, батальон», страницы 46 — 57! Готовьтесь! На следующем занятии проведу опрос.

— Слушайте внимательно, товарищи курсанты, штоб потом не говорили, што я не говорил. На следующее занятие взять с собой карандаши и резинки — будем рисовать роту в обороне.

— А какие карандаши, товарищ майор?

— Для вас персонально, Ковалёв, напомню: цветные.

— А резинки?

— Шакилов, вы же не в борделе!

— Бля, ну и начадили! Хоть топор вешай! Мне срочно нужно натянуть резинку. На голову. И не надо пошлых взглядов, дайте мне противогаз! — Кабан уходит на свежий воздух: курить на лестничную площадку.

— Я это, мне посетить заведение… — поднимаюсь, замечаю недоумение хозяйки. — Ну-у, Ольга, на офис мне надо. В сортир, короче.

Ага, вроде поняла, а то я уже собрался подробно осветить все технологические тонкости мочеиспускания у мальчиков.

Унитаз и ванна в одном комплекте — совмещённая изба-читальня — терпеть не могу! Особенно, когда наблюдается отсутствие уровня в сливном бачке. Опять СУКИ воду отключили.

СУКИ — это некие абстрактные отключатели горячей и холодной воды. Иногда мне кажется, если они захотят перекрыть вентили в роддомах, то ни у одной роженицы ничего никуда не отойдёт. Также СУКИ специализируются на отключении лифтов, газа и электричества. В народе эти пакостники безвариативно ассоциируются с представителями высших эшелонов власти…

Щёлкаю шпингалетом. В полумраке прихожей мрачные отблески трёхстворчатого зеркала. Полторы бутылки «долины» залиты в неровности под черепной коробкой — штиль перед бурей. Откуда-то из холодных глубин памяти всплывает слово «Кэндимэн» — непонятное слово, ерундень какая-то.

Если стать очень близко перед зеркалом и, глядя в него произнести «Кэндимэн! Кэндимэн! Кэндимэн!», то из глубин отражения выйдет страшный демон и будет плохо. Плохо? Мне?! От какого-то сраного, на хрен, Кэндимэна?!

Носом упираюсь в гладкую поверхность. Ну, где ты, а?!

— Кэндимэн!

…мы смотрим в зеркала. Мы видим отражения своих нерождённых сыновей. Они открывают глазёнки, улыбаются и агукают — как и мы когда-то. Мы чувствуем — каждым нервом — как дети журчат в пелёнки, вправляют на место свёрнутые в драке носы и впервые примеривают презервативы.

Мы слышим стук своих сердец…

— Кэндимэн!!

…а потом мы замечаем, что они слушают другую музыку, смеются над нашими прописными истинами и считают нас неудачниками, испортившими себе жизнь. И мы, наконец, понимаем, что они смотрят на мир сквозь фулл-контактные линзы, ухмыляются только в спину — презрительно, и произносят вслух слишком циничные слова.

И кажется, что мы смотрим на совершенно чужих людей.

Но на самом-то деле мы видим себя.

Потому что зеркала всего лишь отражают.

Нас.

— Кэндимэн!!!

На миг я замираю.

…следующая остановка «Остановка сердца», заранее готовьтесь к выходу! Сполна оплачивайте проезд! В салоне работает кондуктор: приятная худощавая женщина в тёмном плаще и с сельскохозяйственным инструментом в артритных руках!..

Может, не ерундень?! А вдруг?! Но — ничего. Я расслабляюсь и шумно выдыхаю. Ну, не бред, а?! Гавно всякое в голову лезет, блин…

Резко!

Вдруг!

Открылась!

Дверь!

Рядом!

Со!.. Мной!..

Мама, что это?!! Неужели?!!

Рука.

Из темноты.

Шарит.

По стене.

Ищет.

Меня!! Меня же ищет!!

Рука.

Нащупывает.

Выключатель.

КЛАК!!!

Свет.

Свет отбрасывает меня к стене. Бьёт об стену головой. Прижимает к обоям спиной. Тяжесть в мочевом пузыре. Меня!! Меня же ищет!!

— Шакил, ты чего? — Кабан входит, закрывает за собой дверь, выключает свет. — Идём пить.

Ага, идём. Щас, я только трусы постираю, а то, понимаешь, полные штаны рыжего. Ну, ты, Кабан, ёп твою мать, и даёшь. Нельзя же так. Меня пугать.

Наливаю себе сотню сэма — надо ж выводить себя из предынфарктного состояния, реанимировать трясущееся тело прямым массажем печени.

— А ты бычок в мусоропровод, — спрашивает у Хрюши Ольга, — выкинул? Соседи ругаются, когда грязно на площадке.

— Не, соседи ругаться не будут: ты же с утреца веничком раз-два-туда-сюда — и нормально. Чего им тогда ругаться?

Смолчала, утопала в спальню. Кабан, похабно оскалив резцы, за ней.

Сидим, курим. Ни Ольги, ни Кабана.

Заходим. Без стука.

Картина: Ольга спит, Олег сидит рядом, читает вслух «Декамерон». Ню-ню, самая литературка на сон грядущий…

Без пятнадцати три: закрываю за пацанами. Слон совсем уделанный, а ведь ему завтра, пардон, уже сегодня, в семь сорок пять на развод — сдавать зачёт по стрельбе.

Раздеваться я не стал. От греха подальше. А то не приведи Господи, нагрянут посреди ночи родители. Особенно — крупных размеров папа. Доказывай потом, что ты (я) всего лишь старый приятель и, вообще, ночь, далеко, лень, немного пьян и не верблюд. На диванчике завалился. И заснул, спустя некоторое, положенное для вертолётного стрекотания, время.

Сплю неспокойно. Сниться, что тридцать лет мне и три года. И не просто тридцать лет и три года, а что сторож я на заводе и нет у меня ни машины, ни дачи. Даже занюханного мобильника — и того нет. Кошмар какой-то. Даже в пот кинуло. Во сне.

А надо заметить, люди добрые, что сплю я очень чутко. От каждого шороха просыпаюсь. У меня такая привычка с детства осталась. С тех пор, как вычитал у Фенимора Купера, как благородные делавары свои скальпы пачками спасают он ненасытных империалистов, просыпаясь лишь заслышав писк страдающей запором мышки. Причём страдалица в двух километрах ниже по течению Ниагары, глубоко в норке — копать три метра, хрен достанешь.

У Овчаловой мышей, конечно, не было, и проснулся я оттого, что стою и ору. Громко.