Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

– Что бы вы там ни затеяли, при власти вы не останетесь. В нашей стране всему быстро приходит конец, – сказала Лилиан. – Кончится и это. И вам придется держать ответ.

Он откусил еще кусок сэндвича, сделал еще глоток и, обдумывая слова Лилиан, сдвинул шляпу на затылок.

– Насчет того, что в нашей стране всему быстро приходит конец, вы правы. Но вам наверняка известно, что в Аргентине расплачиваться не приходится. Здесь никто ни за что не платит.

Кадиш пулей выскочил из булочной, гирлянда колокольчиков зазвенела ему вслед. Зацепился за бордюр тротуара на другой стороне улицы, стараясь сохранить равновесие, чуть не оторвал подметку, вскинул кулак – и пакет в нарядной упаковке выскользнул у него из рук. В полете пакет перевернулся, от удара о тротуар печенье рассыпалось.

Кадиш помчался к дому, взлетел по лестнице, ворвался в квартиру.

– Пато! – выпалил он. Пусть не Пато, так хотя бы новости о нем. Но Лилиан и этому была рада. Она натянула брюки, схватила блузку. Кадиш тем временем рассказывал, что узнал.

Он пошел в булочную. Минуя его на выходе, покупательница в вельветовом пиджаке, окутав его облаком духов, досказала какую-то шутку булочнице – та, стоя на лестнице, расставляла товары пирамидой на полке.

– Flaco [39] Слабак ( исп. ). , – обратилась хозяйка к Кадишу. – Где ты пропадал? – И не проронила больше ни слова, пока он не достал кошелек, ни слова, пока не вернулась за прилавок и не закрыла кассовый аппарат. И только передавая ему покупку, сказала: – Сегодня деньги у тебя не возьму. Сегодня все бесплатно.

Кадиш взял пакет и, уже уходя, оглянулся: вдруг булочница передумает? И тут она сказала:

– Приведи жену.

Кадиш ответил, что Лилиан не придет – нет, нет. Булочница снова забралась на лестницу. Кадиш сунул пакет под мышку.

– Скажи ей, – велела булочница, укладывая товар, – что я была у себя в конторе, когда забирали вашего сына.

– А ведь могла и ничего не сказать твоему мужу, – объясняла булочница Лилиан. – Увидела его и думаю: говорить или нет? Теперь ведь и не за такое убивают. Твой сын – не единственный из покупателей, кто пропал. Бог ты мой, ведь могла и не сказать, – винилась она. И обратилась к Кадишу: – Дала бы тебе уйти, и все шито-крыто.

– Ничего страшного, – успокоил ее Кадиш.

– Как так «ничего страшного»? – возразила булочница. – Не сказать нельзя и сказать нельзя. Так что я покойница. Вляпалась – теперь можно на тот свет собираться.

Она стянула фартук и высморкалась в него.

Кадиш вытряхнул из пачки сигарету, предложил ей. Булочница взяла две.

– У меня тоже дети, – сказала она. – Как не скажешь, я сама мать. А я ведь сирот оставлю. И зачем только я язык развязала? Это я так думаю, когда я чуть поспокойнее. – Она снова высморкалась, потом наклонилась к протянутой Кадишем зажигалке. – По ночам, когда тоска накатит, так и вижу себя мертвой, а сама думаю: а кто печенье из печки вытащит, когда оно подрумянится?

Она фыркнула и закурила.

Вошел покупатель, булочница махнула на него скомканным передником.

– Закрыто, – объявила она. – Приходите через час.

Покупатель оглядел троицу и вышел.

Булочница перевернула табличку ОТКРЫТО в витрине, заперла дверь, и все трое зашли за самый высокий прилавок, там Лилиан присела на скамеечку для ног, прислонилась головой к боку Кадиша. Он положил руку ей на голову, а сам так и стоял, лишь изредка закуривал и зажигал сигарету для булочницы.

В тот вечер, когда похитили Пато, булочница была наверху, у себя в конторе, приводила в порядок счета. Обычно она так долго не засиживалась.

– Булочники встают рано, – пояснила она. – Гляжу, в машине парочка милуется. Понятное дело, дома у обоих родители, на telo [40] Гостиница ( аргентинский жаргон ). денег нет, так что заднее сиденье – самое подходящее место. Они там возятся, а я улыбаюсь. Мне сверху машина эта вся как на ладони. Только я собралась к своим счетам вернуться, нечего, думаю, подглядывать, и тут парень от девицы оторвался, поднял руку – и бац ей по лицу – раз, другой, третий! Так, по-деловому, не то чтобы от злости. – Она остановилась, чтобы показать, как это было. – А я вижу, что это не парень, а мужчина, лет на десять старше, чем мне сперва показалось. Уселся поудобнее и давай ее лупцевать, этак размеренно, без спешки, и при этом что-то девице втолковывает.

– Девице? – переспросила Лилиан упавшим голосом.

– Это я так говорю, девице, – пояснила булочница. – Пока он ее молотил, я думала, что это девушка, ведь они вроде как до этого миловались. Но оказалось, что это тоже парень, просто косматый.

– Пато? – спросила Лилиан в смятении: она и хотела, и не хотела, чтобы это был ее сын.

– Разглядеть было трудно, но когда у тебя магазин, тут штука особая. Хоть покупателей много, а все равно разные подробности подмечаешь: у кого какие волосы, кто как ходит. Какая у кого форма головы.

– Или носа, – вставил Кадиш.

– Сколько раз Пато заходил сюда невыспавшийся? Конечно, в машине было темно, да еще тот, другой мужчина, его загораживал, но я узнала Пато. Не один час я себя уговаривала – нет, это не он. Не один день пыталась себя уговорить. Простите меня.

– Боже правый, – сказала Лилиан.

– Когда это было? – спросил Кадиш.

Булочница показала им корешки счетов, которые выписывала в ту ночь.

– Я тогда до утра на коленях простояла. Все молилась, чтобы ваш сын вошел в булочную.

– В машине был всего один мужчина? – спросил Кадиш. – Наверняка не один.

– Не один, – согласилась она. – Тот, что бил, потом вышел из машины и что-то сказал другому, в шляпе. Не знаю, спорили они или нет, но тот, что в шляпе, все махал руками, будто разволновался, потом взял и положил шляпу прямо на машину. И тут подошли еще трое.

– Их было четверо? – спросил Кадиш.

– Пятеро, – уточнила она. – Пятеро, да еще Пато, избитый, в машине. Тот, что бил, снова сел в машину, а трое, что подошли позже, влезли с другой стороны.

– А шляпа, – спросила Лилиан, вспомнив чиновника с птичьими перьями, – была с перьями?

Кадиш понял, что вопрос Лилиан булочницу озадачил.

– Так где же был Пато? – спросил он.

– Надо думать, на полу, – сказала булочница удрученно, будто ничего хуже и быть не может. – Надо думать, на полу, у них под ногами. Тогда я сообразила: раз я их вижу, значит, и они меня могут видеть? И тут-то я пригляделась к машине, а это «фалькон», зеленый «фалькон», – и нырк под окно. А когда заработал двигатель, я нос и высунула. Вижу, тот, пятый, берет свою шляпу. И не снял с машины, просто взял, а машина из-под шляпы выехала, и рука со шляпой повисла в воздухе.

– А потом? – спросила Лилиан.

– Потом – ничего. Он надел шляпу и пошел в другую сторону, к вашему дому. Просто пошел по улице, как любой другой.