Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

Казалось, она этого не выдержит – еще одно разочарование, еще одна рухнувшая надежда, еще один тупик. Лилиан ушла в спальню и, не раздеваясь, легла поверх покрывала. Молнию юбки расстегнула наполовину, сапог – тоже. В жизни она не чувствовала такой усталости, даже в день, когда Пато появился на свет. Она лежала, уставившись на светильник под потолком. От усталости даже не могла закрыть глаза.

И все-таки сон ее одолевал, глаза закрывались. В мозгу метались какие-то разноцветные вспышки света, и, засыпая, Лилиан представляла себе две картины, которые ее хоть немного успокаивали: как под звон колокольчиков в булочную входит Пато, и как она прижимает к себе эту девушку. Иногда девушка, Моника, превращалась в Пато в булочной, иногда к Лилиан на заднем сиденье машины прислонялся Пато. Эти картины сплетались и расплетались. Лилиан было хорошо, она так глубоко погрузилась и в сон, и в свои фантазии, что ей даже стало страшно. Ощущения были до того приятными, а сон – до того крепким, что она забеспокоилась: а вдруг она не проснется, не захочет проснуться? Она обнимала девушку, потом сына, слышала звяканье колокольчиков – в булочную входил Пато, а ей ничего другого и не требовалось: это была самая сокровенная ее мечта.

Труднее, чем выбраться из кошмарного сна, было перейти в кошмар наяву. Усилием воли Лилиан заставила себя проститься с Пато и девушкой. Велела себе проснуться. А когда проснулась, на нее тут же нахлынули мысли о пропавшем сыне, и она почувствовала себя такой вымотанной, что не могла шевельнуться. И все-таки Лилиан поднялась с постели. Под собственные всхлипы, шаркая ногами, она поплелась по коридору и уселась в кресло, из которого открывался вид на угол дома.

Как она могла позволить себе уснуть? Нет, больше она не заснет до тех пор, пока под крышей ее дома не появится Пато.

Лилиан потянулась выключить торшер – не хотела видеть свое отражение в окне. Взялась за цепочку под абажуром. И вдруг заколебалась. Тыльная сторона ладони выглядела хорошо знакомой и в то же время чужой. Какая-то обветренная. Всю жизнь кремы и лосьоны, а за несколько дней вот что. Вены потемнели, вздулись. Раньше она их вообще не замечала. Тускло-синяя дряблая вена. Лилиан вдруг поняла, где она видела эти руки. Это же руки ее матери! Вот почему они ей знакомы! Да, это тебе не чтение по ладони. Тыльная сторона – тут никакого будущего. Все в прошлом.

Консьерж был выше Кадиша и шире в плечах, но из-за набриолиненных волос и костюма «мы бедные, но гордые» как-то терял в размере. Вот почему Кадиш, когда заехал консъержу в челюсть, рассчитывал сбить его с ног. Но консьерж чуть уклонился от удара, а Кадиш чуть отступил, и тут шею его пронзила острая боль. Притом что удар Кадиша пришелся по касательной, губу консьержу он все же раскровил. Но тот, похоже, травмы не заметил, а кинулся помогать Кадишу, который растянулся на полу вестибюля.

– Зовите полицию, если хотите, – пробурчал Кадиш. – Встреча с ними нам обоим будет в кайф, не сомневаюсь.

– Может, лучше «скорую помощь»?

Кадиш было оперся на локти, поморщился и снова упал. Консьерж снял куртку и подложил Кадишу под голову.

– Вы очень любезны, – сказал Кадиш.

– Спасибо, – поблагодарил консьерж. – Быть любезным – моя работа. Но если снова полезете, вышибу из вас мозги.

– Буду иметь в виду, – сказал Кадиш.

– Насчет «скорой» я серьезно.

– Сейчас приду в себя, – сказал Кадиш. – Просто старая футбольная травма.

– Наверх я вас все равно не пущу, – предупредил консьерж. – Меня с работы выгонят.

– А я все равно поднимусь, – заявил Кадиш.

– Эта семья специально попросила меня, чтобы их не беспокоили.

Кадиш видел потолок с замысловатой лепниной, верхушки растущих в горшках деревьев. Здесь живут богачи. Как он может подкупить этого человека? Сколько ему ни дай, тот получает больше всякий раз, когда подгоняет такси.

С помощью консьержа Кадишу удалось сесть.

– Извините, что руки распустил, – сказал Кадиш.

Консьерж помог Кадишу подняться и, поддерживая его за плечи, направил к двери.

– Вы больше себе навредили, чем мне, – сказал он. – Будем считать, мы квиты. – И подтолкнул Кадиша к выходу, придав ему поступательное движение.

– Мне надо с ними поговорить, – настаивал Кадиш. – С Моникой.

– Ничего не выйдет, – сказал консьерж. – Если помните, мы это уже проходили. Тут вы шваркнули мне по челюсти.

– Помню, – сказал Кадиш.

– Вам нужна вторая попытка?

Без пиджака консьерж выглядел еще мощнее, руки так и распирали рубашку. И на вторую попытку сил у Кадиша – даже если бы он был не слабее консьержа – не осталось, и оба это понимали.

– Забрали моего сына, – объяснил Кадиш. – Вот я и хочу задать ей пару вопросов.

Консьерж провел языком по разбитой губе. Крови почти не было.

– Мне жаль, – сказал консьерж, – но она ни с кем говорить не хочет.

– Неужели не пустите?

Консьерж покачал головой.

– Мне надо туда подняться, – не сдавался Кадиш. – Раз так, буду ждать здесь. Уйти отсюда ни с чем я не могу.

Консьерж указал на два длинных дивана.

– Располагайтесь, – предложил он.

Кадиш метнул взгляд в сторону лифта. Даже если побежать, все равно ничего не выйдет.

– Если бы не моя жена, – сказал Кадиш, – эта девушка до сих пор числилась бы пропавшей. Моя жена вытащила ее из полиции. – Кадиш полез в карман за бумагами. – Это она привезла девушку домой.

– Ваша жена? – удивился консьерж. – Госпожа Познань?

– Да, – подтвердил Кадиш.

Консьерж провел Кадиша к лифту. Получилось так, как говорил доктор Мазурски: Кадиш рассказал все задом наперед. И тогда, и сейчас. Когда лифтер открыл решетку, консьерж сказал: – Шестой. – А когда лифт поднялся, обратился к лифтеру: – Сделай одолжение, Палпо. Присмотри за вестибюлем, пока я не спущусь. – Лифтер в знак согласия свистнул.

К удивлению Кадиша, консьерж достал связку ключей и вошел в квартиру. За дверью сразу открывалась просторная гостиная. Квартира очень современная и на генеральскую ничуть не походила, хотя было ясно, что деньги у хозяев водятся. Но бардак порядочный, подумал Кадиш. Чтобы у богачей и такой бардак? Квартира просторная, но выглядит захламленной. На спинку дивана брошено платье, под ногами у Кадиша валяется пояс. Кадиш перешагнул через него, посмотрел в глубь квартиры – на серванте вверх дном лежит серебряная сахарница, сахар высыпался на пол. Кадиш хотел спросить, где прячутся жильцы, но уже понял – дома никого нет. И тут его осенило: здесь побывала либо полиция, либо армия, и у него перехватило дыхание. Они поступили с девушкой ровно так, как с Пато: сначала отпустили, чтобы заявить, мол, у нас ее нет, или вообще ничего не заявлять, а потом зацапать снова. И похоже, вместе с ней зацапали всю семью.