Василий Кондратьев - Показания поэтов [Повести, рассказы, эссе, заметки] [litres]

Мы провели эти дни с сардоническим оптимизмом: Сергею, по-моему, удавалось одним своим видом распространять такую атмосферу, закурив папиросу и прислонившись к витрине «Сайгона» или одного из потом заменивших его кафетериев на Невском. Совсем как битники, которых он так ценил и которые считали свой образ жизни выше любой ядерной угрозы, он тогда сразу же мне сказал, что, если коммунисты останутся, мы бросим тратить себя на свободные заработки и снова будем «делать культуру» – то есть мы будем сочинять или переводить с языков необходимые тексты и будем собирать их в самопальные книги или в такие же машинописные журналы, как «Предлог», который Сергей издавал в 80‐е годы… Как известно, всё вышло не так. Прошло несколько лет, в стране поменялись многие названия, а «культура», или тот образ жизни, в котором по крайней мере три поколения жителей Ленинграда искали свою собственную страну, вообще пропала. Копеечные стоячие кафетерии тоже пропали. Сергей случайно погиб 11 июля 95-го; закурив папиросу, он прислонился к окну и сорвался вниз. Для меня все эти факты совпали настолько, что, когда я решил рассказать о Хренове, я решил не рассказывать прямо о Серёже или о прежней литературе, а сделать заметки к рассказу о людях из питерского кафетерия. Этот рассказ – стихотворение в прозе под названием «Север», которое Сергей написал накануне «времён перестройки», в 1986 году.

Я <���…> как правило, около трёх часов дня нахожусь в кафетерии на углу Невского и Владимирского <���…> иногда в это время туда приходит Курёхин, и мы пьём кофе (я – маленький двойной без сахара, а он – большой простой с сахаром <���…> и болтаем. А в три мы отправляемся в открывшиеся после обеда магазины «Букинист» и «Академкнига», иногда переходя сначала Невский, а потом Литейный, а иногда – сначала Владимирский, а потом Невский (уж как зажжётся светофор). Там мы хотим купить книги по культуре, философии, филологии, психологии и ещё чему-то, что нас интересует (хотя в нас самих-то не шибко много культуры и философии (не говоря уж о филологии и психологии)), но книг таких, видимо, совсем мало, и мы, чаще всего, возвращаемся ни с чем обратно в «Сайгон», переходя улицы в соответствии со светофорной случайностью. Цикл на этом замыкается, но жизнь циклична, как светофор, и это (всего-навсего) лишь простейший ритуал (один из немногих в нашей жизни), начинающийся кофейным обрядом инициации, с последующим символическим походом за Знанием и возвращением в исходную точку <���…> Но я так вижу. Я вижу, что нет ни Невского, ни Владимирского, и, тем более Литейного, а есть только «Сайгон» да книжные магазины <���…> и мы с Курёхиным, вечно идущие по этому маршруту – туда-сюда, туда-сюда, туда исюда.

За 13 лет от описываемых событий уцелела, пожалуй, только книга Вулфа «Электропрохладительный кислотный тест» в переводе Виктора Когана, издание которого он посвятил памяти последних петербургских проказников – Сергея Курёхина и Сергея Хренова . На Невском проспекте их заменило никому теперь не понятное «мерцание жизни», которое поэт Введенский в одном из своих текстов начинает описывать со слов Пускай бегает мышь по камню .

С 19 августа по 7 сентября в Музее истории города (бывший особняк Румянцева) прошла большая ретроспектива живописи Валерия Вальрана, которому в эти дни исполняется пятьдесят лет.

Художник решил показать, что было сделано за четверть века, с 1973 по 1999 год, и собрал для выставки 92 работы, многие из которых хранятся сейчас в музейных и частных собраниях в России и за рубежом.

Размах выставки вполне соответствует тому участию, которое Вальран принял в культурной истории современного Петербурга. В начале семидесятых он примкнул к тогда ещё неофициальному искусству и стал одним из тех, кто деятельно формировал альтернативную художественную жизнь Ленинграда; в годы перестройки он был одним из организаторов творческой лаборатории «Поэтическая функция» – передового объединения писателей, художников и интеллектуалов города; в последнее время как куратор галереи «Арт-коллегия» он организатор больших фестивалей петербургского искусства (за двадцать лет организовал и провёл более тридцати групповых выставок и фестивалей в России и за границей)… Хотя эти факты не имеют прямого отношения к творчеству, на их примере можно лучше понять художественную личность Вальрана, то есть что позволяет ему (как показывает ретроспективная выставка) соблюдать целостность, работая в отчётливо разных видах живописи, и быть обособленным художникам, сохраняя связь с разными направлениями в петербургском искусстве.

Первые опыты Вальрана в искусстве были связаны с впечатлением от абстрактной «живописи действия» Джексона Поллока и с влиянием Евгения Михнова-Войтенко; следующий период его творчества представляет живопись, «наивная» предметность которой ближе скорее такому старшему другу Вальрана, как Владлен Гаврильчик. В 80‐е годы Вальран мог, например, совершенно естественным образом участвовать в выставках группы «Остров» и поддерживать намного более близкие отношения с противоположными «Новыми художниками». Готовность сопоставлять свою работу с самым разным искусством является, пожалуй, признаком открытого и в то же самое время отстранённого ума, который стремится согласовывать разные стороны, чтобы поддерживать наиболее строгий и подходящий для себя порядок.

Творчество Вальрана отличается своеобразной последовательностью, которая заключается не столько в менявшихся периодах – хотя с годами его манера письма, конечно, менялась, делалась детальней и суше, и в композиции усиливались моменты странности и иронии, – сколько в соотношении трёх линий работы, существовавших по соседству, чередуясь: в абстрактных полотнах, в натюрмортах и в городских пейзажах (по манере к ним примыкают и немногочисленные портреты).

Отдельное место на выставке занимают девять небольших монотипий, из самых ранних абстрактных работ Вальрана. Они, в частности, показывают в нём художника не академической, а, так сказать, авангардистской выучки, которая связана с особым отношением к произведению искусства, достигнутому с помощью таких «непреднамеренных» методов и техник работы, как размывка, «живопись действия», автоматический рисунок и т. п. Лирический ключ к искусству Вальрана представляет собой, пожалуй, то, что именно его абстрактная живопись разных лет, хорошо выверенная стихийность которой усиливается соединением разных фактур, вызывает правомерные ассоциации с музыкой (как в цикле работ, посвящённых Вагнеру) и поэтому называется «магической». При обращении к такому, более традиционному виду живописи, как натюрморт, привычка изобретать и ожидание открытия проявляются в скрупулёзно тонкой манере, «примитивизм» которой свидетельствует о том, что художник не столько изображает предмет, сколько стремится к метафоре, подсказанной этой работой. Собственно говоря, «натюрморт» означает у Вальрана не просто изображение неодушевлённых вещей, а скорее – композицию из символических «гештальтов», одним из которых вполне может оказаться пучеглазый кот или голая женщина со знаменитой картины.