Василий Кондратьев - Показания поэтов [Повести, рассказы, эссе, заметки] [litres]

В фотографии есть момент какой-то спасительной форточки куда-то. Чтобы искусство было искусством, необходима перепутанность его мотивов. В тот момент, когда живопись стала чистым искусством, она перестала развиваться. И фотография переживает интересный этап, технология позволяет выбирать и варьировать, и мы утратили определённость отношений с реальностью, безусловность и можем себе позволить двусмысленность. За счёт этого мы можем задавать вопросы не только к технике, но и к жизни вообще. Фотография развивается параллельно с тем, как мы утрачиваем безусловность отношения к жизни. Так, например, в истории сюрреализма фотография вначале не значила ничего, а потом стала чуть ли не главным выражением движения. Потому что техника стала метафоризироваться. Определённый нюанс технологии метафоризировался и принимал магический характер. Это были операции не с техникой, технологией или оптикой, но попытка воздействия на свои собственные чувства, на чувство реального. Если сравнить эпоху сюрреализма с временем Высокого Возрождения, то мы находимся на стадии маньеризма. Фотография сейчас переживает то, что переживала живопись в досюрреалистические годы. Накат натурализма, который обречён уничтожить сам себя. Путь от абсолютной подлинности к полному безумию.

Современное искусство началось с натурализма, который постепенно сходил с ума и нуждался в фотографии, чтобы доказать себе, что оживить можно отнюдь не всё что угодно. Сейчас можно сказать, что фотография, обработанная с помощью компьютера, воспринимается как «хорошо подготовленная жизнь» и находится на пороге того, чтобы превратиться в действительно изобразительное искусство высокого сорта, которое больше не пользуется ничьим доверием и не нуждается в нём. Какими глазами мы тогда будем смотреть на серьёзные газеты и иллюстрированные журналы?

«…Я полежу на диване и помечтаю о том будущем, когда люди научатся смотреть не только на картины, стихи и музыку, но и на жизнь с высокой точки зрения формы и когда лабораториями вашей науки завладеют астролог и хиромант…» Это написал Шершеневич, но я прихожу в ужас от мысли, что же в таком случае станет с нами, несчастными.

Необычное направление творческого поиска, связывающее современное мышление художника с традиционной восточной чувственностью языка. Выразительность живописи сближается с выразительностью гобелена или чия (эта старинная китайская техника впервые трактуется Усеиновым как язык высокого искусства).

Современная острота подачи затягивается и как бы распыляется фактурой в медитативную сосредоточенность, которая позволяет художнику выявлять всё новые грани изначального образа.

Впрочем, современность работ Усеинова – это ещё и современность Туркестана, диктующая несколько отличающиеся от наших эмоциональность и ощущение времени.

Встреча с искусством Вячеслава Усеинова, художника и поэта, даёт ощутить и совершенно особый художественный климат. Это атмосфера Ферганы, а точнее образ, созданный уже рассеивающимся сегодня в жизни сообщества и всё же отчетливо узнаваемый в творчестве живущих в самых разных странах поэтов и художников как некая марка.

В эссе «Поиск Вячеслава Усеинова» Шамшад Абдуллаев, разбирая его стихотворения, как бы проводит читателя по затерявшимся с детства городским переулкам. Мне бы хотелось, чтобы то же ощущение атмосферы, настроение, которое объединяет всегда и в самых разных условиях, не оставляло бы и публику этой выставки.

Шарль Бодлер, Теофиль Готье . Искусственный рай. Клуб любителей гашиша / Сост. и пер. с фр. В. М. Осадченко. – М.: Аграф, 1997. – 416 с. (Серия «Символы времени».)

В поисках нового заглавия любой издатель предпочтёт, разумеется, книгу уже известного автора; русские издатели, более того, любят по очереди переиздавать одни и те же знаменитые книги. Можно сколько угодно издеваться над тем, куда их заводит такая страусиная политика, однако на сей раз она принесла читателям настоящий подарок. Книга Шарля Бодлера «Искусственный рай», популярность которой вот уже почти полтора столетия во многом подогревается тем, что в центре повествования – гашиш и опиум, впервые появилась на русском языке ещё в 1908‐м. Однако только теперь, когда издательство «Аграф» выпустило на её основе сборник «Искусственный рай. Клуб любителей гашиша», можно, пожалуй, сказать, что она вышла в достаточно «окончательном» научном издании. Я имею в виду, что вопреки расхожему мнению любой книге положен срок и что устаревает не только её язык, но и всё то, например, что было жизнью Бодлера в Париже времён Второй империи и о чём в современной Москве нельзя судить без оговорок. В этом смысле составителю (он же автор комментариев и большей части переводов) удалось подготовить настолько исчерпывающий сборник, что его хочется назвать «школьным»…

Прежде всего «Искусственный рай» – это лирическая книга, и если её автор рассказывает о людях, употребляющих гашиш, опиум или вино , то в основе его размышлений уже лежит вывод: жизнь человека определяют его стремление к идеалу и непонимание окружающих. В самые высокие минуты своей жизни он всегда производит самое нелепое впечатление. Замыслу «Искусственного рая» предшествовал также опубликованный в сборнике «Аграфа» этюд «О вине и гашише… » , где Бодлер исследует это чрезмерное развитие поэтической стороны человека . Ему нужны были самые расхожие примеры из окружающей его жизни, и среди них тот самый «Клуб любителей гашиша», которому уже посвятил немало строк его старший товарищ Теофиль Готье.

В сборник «Аграфа» рассказы Готье, объединённые под названием одного из них, «Клуб любителей гашиша», перешли, по всей видимости, из современного «классического» французского издания, где они тоже предпосылаются «Искусственному раю» – что справедливо, поскольку без этих рассказов и без комментариев к ним сегодняшнему читателю трудно было бы представить себе жизнь, окружавшую Бодлера, и оценить его книгу по достоинству.

Любопытно, что, описывая в этюде «О вине и гашише…» и в «Поэме о гашише» (представляющей собой первую часть «Искусственного рая») впечатления разных людей, среди которых можно узнать и гостей Буассара, Бодлер совершенно не обращается ни к собственному опыту, ни к опыту и авторитету Готье, чьи рассказы к тому времени уже давно были опубликованы в печати, а один из них даже вошёл в учёную монографию доктора Моро. Вряд ли можно согласиться с критиками, которые упрекали Готье в поверхностности. Пожалуй, тут как раз один из серьёзных недостатков комментариев составителя: по ним может сложиться такое впечатление, что едва ли не треть сборника «Искусственный рай» . « Клуб любителей гашиша» переведён и опубликован с целью навсегда развенчать автора «Капитана Фракасса» в глазах русских читателей. Однако Готье заслуживал бы упрёка, только если бы в своих рассказах, посвящённых наркотикам, он брал на себя такие же обобщения, как и Бодлер. Между тем эти рассказы не представляют собой отдельной книги, как «Искусственный рай»: напротив, при жизни Готье печатал их где придётся наряду с другими сочинениями. По всей видимости, не в пример тем критикам, которые всегда готовы поживиться пороками за счёт писателя, он не находил в опиуме или в гашише ничего такого особенного. В отличие же от Бодлера, чьи отношения с опиумом оказались драматичными и долговременными, Готье был беллетристом, прирождённым рассказчиком, который никогда не смог бы пройти мимо такого колоритного эпизода, как Клуб любителей гашиша , и вообще мимо такой характерной новинки, какой эти наркотики, и особенно гашиш, были в годы его молодости.