Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

— Это была работа, достойная интеллигентного, образованного человека?

— Конечно, была. И пока еще остается.

— Считать деньги другим людям…

— Конечно, другим, и себе тоже…

— Вы говорите, золотые времена уже миновали.

— Конечно, миновали, — сказал Мацина. — Вы, пан инженер, полагаете, не сердитесь, пожалуйста, что бухгалтер — устаревшая машина, что это, так сказать, разжалованный человек, человек, уцененный до какого-то глупого механизма, но это неверно. И сегодня без бухгалтерии вы не двинетесь с места — что будет после нас?.. Не знаю! Бухгалтер… Нет, у бухгалтера должна быть способность оценивать, фантазия и прочие качества. Я, слава богу, не опускался до роли считающего механизма и благодаря своей бухгалтерской фантазии открыл самые разные вещи, не один только подлог, но даже то, что меня обманывала жена.

Инженер Павловский подумал про свою женушку и смолчал. Смотрел он как бы всем своим длинным белым лицом, быстрые черные глаза его как-то не помещались в черную раму очков, а вся фигура в голубом тренировочном костюме словно бы пятилась от Мацины.

Корпус 4 «Б», как всегда в воскресенье, гудел от тупых ударов и выдыхал из окон запахи вареной, печеной, жареной пищи. Кто не отправился в поход, тот был в церкви, и почти все, кто остался дома, стучали деревянными молотками по кускам свинины — всюду готовился обед.

— Когда жена обманывает, — разглагольствовал Мацина, — она скроет все, только одного не может скрыть — денег, пан инженер. Не то что она их теряет или забывает, нет, она за этим ужасно следит, но дело обстоит таким образом: то у нее нет денег, а то их слишком уж много. То купит, чего раньше не покупала, а то не купит и того, что обычно всегда покупает, — мол, не на что. И тому подобные вещи… То есть появляется какая-то рассеянность, она как бы разучивается обращаться с деньгами — деньги, как и бухгалтерия, изобретение мужское… Я долго не обращал на это внимания, возможно даже, просто я не замечал, но стало казаться подозрительным, что она вдруг заполняла квартиру цветами или засыпала детей конфетами и шоколадом, в другой раз — апельсинами и тому подобным, а то накупит разного барахла, которого я ни до, ни после уже никогда не видел… Сплошные случайности, рассеянность, никакой системы…

— Для этого не надо быть бухгалтером.

— Разумеется, дорогой пан инженер.

— А что же потом, пан доктор?

— Обманывала она, обманывал и я, но система, пан инженер, у меня была система!

Павловский засмеялся, нагнулся. Мацину он знал хорошо, но сейчас вглядывался в него пристальней. Как мог и может такой вот коротенький, неуклюжий человечек рассуждать о подобных вещах? Это ведь удел других, более рослых, красивых… Он смотрел на приземистую фигуру сидящего перед ним человека, руки и ноги его казались ему грубыми, толстыми, голова слишком круглой, глаза слишком уж светло-серыми, бесцветными, лицо невыразительным.

— Такие вещи, о которых вы говорите — покупки и прочее, — каждый бы заметил. Для этого не обязательно владеть бухгалтерией.

— В этом вы правы.

— Ну так что же тогда?..

— Мой дорогой пан инженер! — сказал Мацина, лицо его расплылось в улыбке, глаза сощурились снисходительно, как только могли сощуриться при проявлении такой непоправимой непонятливости. — Дорогой мой пан инженер, у меня была способность бухгалтерской оценки, бухгалтерская фантазия, а главное и самое важное — бухгалтерская выдержка. Выделять статью за статьей — вот в чем суть! Узнавать, оценивать, фантазировать — помогать себе фантазией, определять, что жена совершила согласно этой статье, в какой степени обманула меня. И я узнал страшные вещи. Если бы я мог рассказать вам все!.. Не хочется надоедать. Но я терпеливо отсчитывал статью за статьей, это было как дневник, журнал, записная книжка, этакий блокнотик — называйте как угодно. В том содержалось что-то от каждого из этих слов, и однажды я все суммировал и предъявил… Не сразу, я не высыпал всего, а медленно выкладывал перед женой сумму, день и час, сумму, день и час… Это были отличные записи, действительно отличные! Они звучали как прекрасная музыка! Только пусть вам никогда не придется исполнять ее, пусть судьба упасет вас от этого! Жена была не в состоянии произнести ни слова, ни единого слова… На мои деньги она содержала любовников и все, что для этого требуется, хотя тогда она не могла на меня пожаловаться, — Мацина улыбнулся, — я всегда выполнял свои обязанности получше всякого другого… Ну, это между нами, мужчинами… «Аварийность» может разрушить и самый прочный брак… Ну какое нам сейчас до этого дело! Знаете, дорогой пан инженер, ваша автоматизация — интересная штука, мне она очень нравится, хотя и снесет один из столбов, на котором зиждется моя жизнь, собственно говоря, не одни, многие. Эта моя бухгалтерия, мое терпение, они, быть может, спасли мне жизнь. Если бы я не смотрел на свою жену как на статью, и на всю ее, да и мою жизнь тоже как на статьи дохода или расхода, мне был бы каюк… Я вспыхнул бы как бочка с бензином и, возможно, убил бы ее, возможно, я перебил бы этих ее, как их… возможно, я бы и с собою в конце концов покончил, сунул бы голову в петлю. Бухгалтер, крестьянин и так далее и тому подобное — это такие, я сказал бы, столбы жизни. Они стоят, не двигаются, с ними ничего не случится, даже когда под ними течет огненная лава — неважно какая. Человек выдержит, когда он кто-то, но, если он никто, как он сумеет выдержать? Я боюсь ваших автоматов, боюсь, что не будет людей, будет сплошной никто, сплошные бывшие — ведь мы и сейчас к тому идем…

— Все это не так, пан доктор!

— Увы, так!

— Но человек должен думать о будущем, а не только о прошедшем, как вы говорите, про будущее людей, людей — а тут уж не обойтись без автоматизации. Я знаю, все изменится, и уже сейчас надо думать, что сохранить из того человеческого, что есть в человеке, как вы выражаетесь, а что отбросить, что сохранить из наследия культуры, искусства… Помнить об этом надо уже сейчас. Какие из накопленных ценностей необходимо оберегать, совершенствовать и развивать воспитанием, культурой в будущем человеке… В каждом, не только в тех ваших столбах жизни…

Павловский умолк. Он осекся — зачем это он рассказывает Мацине про автоматизацию? Зачем начал? Для чего защищать перед ним то, что очевидно?

— Ой ли?!

Павловский ждал, что Мацина скажет еще что-то.

— Ой ли?! — Так выразил Мацина бо́льшую часть своего мнения о будущем человечества. Минуту молчал, потом начал пояснять свое «Ой ли?!».

— Людям будет нечего делать, они лишатся того, через что́ следует смотреть на мир, на жизнь. Они будут страдать сомнолентными состояниями и кончат тем, чем кончил тот распрекрасный петух.