Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

— Доброе утро, пани Молецова!

— Драсте!

— Ну и жарища — спасу нет, — говорит следующая перед пани Молецовой женщина, поворачиваясь к ней. — С удовольствием тут постоишь, вот так, за молоком, ей-богу, лучше тут стоять, чем дома, в душной, непроветренной комнате. Нынче опять жара будет! — Она трясет красным платьем, чтобы воздух проник под него, а то, что надето под платьем, вытягивает изо всех складок тела.

— И впрямь будет — печет-то как! — говорит пани Молецова. — Просто страсть!

— Пожалуйста, пани, проходите!

Пани Молецова проходит туда, где прежде стояла красная, и в этот момент к ней поворачивается третья, пани Бакайова — тучная, огромная, необъятная, «точно амбар» (до Файоло откуда-то доносится голос Блажея, Белиного отца), огромная, в необъятной серой юбке, в белой, распяленной телесами блузке, с часами на узком золотом браслете на левой руке — и учтиво здоровается, как и две предыдущие:

— Драсте, пани Молецова! А кто знает, не свернется ли молоко и нынче!

— Вчера у меня свернулось, — говорит пани Молецова. — Ах, большое спасибо, спасибо, — благодарит пани Молецова, когда ей уступает место и необъятная пани Бакайова. — Нешто это молоко, как ему положено быть!

— Нет, конечно, — говорит четвертая и здоровается: — Доброе утро, пани Молецова!

Четвертая женщина, худая, высокая, пропускает вперед пани Молецову, а потом, будто это никого не касается, начинает честить очередь: кабы дождь пошел, не было бы столько народу. Зимой небось не бывает. Хотя что еще делать? Утро такое хорошее, замечательное, тут тебе и воскресный отдых, да и наслышишься разного! Легкое зеленое платье висит на ней, словно его перебросили через забор.

Очередь подвигается к молочной вместе с Файоло, женщины становятся в конец ее, там-сям мелькает Бела, Файоло прячется от нее среди женщин, сердится на нее: Бела, идиотка, наверняка растрепала Петё, что он писал ей из Меленян, иначе откуда бы взялся Робинзон, к тому же еще и тухлый? Из золотой соломы выпрыгивает то бригадница Яна, то Клара Микова, Файоло отвязывает у них с головы, груди и бедер платки, платки запыленные, он стесняется стольких женщин и не понимает, почему их не стесняется ни Яна, ни даже Клара. За пани Молецовой уже восемь женщин, девять, одиннадцать, но ни перед ней, ни за ней никто не ворчит, не выкрикивает: «В очередь!» — ничего подобного не раздается среди этого множества женщин. Файоло ждет, не крикнет ли кто-нибудь то, что он уже не раз слышал: «А чего она себе думает, ежели у ней большое брюхо, так будем ее пропускать?!», но никто не говорит этого, потому что пани Молецова стройная и тонкая, в талии точно оса. Очередь движется, перемещается, люди выходят из молочной с молоком, маслом, рогаликами, яйцами, хлебом, пирогами, брынзой; продавцы в молочной не торопятся, у них времени много, и потому очередь продвигается медленно, хотя люди в ней непрестанно копошатся. В улицы вступает жаркое утро, мимо молочной шумят «спартаки», «рено», «волги», прочь, только бы прочь, куда-нибудь туда, на природу, в Сенец, а то еще дальше. Кабы вот так к морю! — подумал Файоло, вот так, с Белой, с Яной, с Кларой, машины шумят, мотоциклы стрекочут, проезжает городская поливочная машина и сбрызгивает улицу. На пыли остаются большие темно-серые капли, они движутся, стекают к тротуару, в канавку, канавкой они текут в канал вместе с молоком, которое из разбитой бутылки смела заведующая молочной, над решеткой канала быстро-быстро снует крыса, пугливо озирается, Файоло кажется, что она рада была бы поднять даже решетку… В воздухе пахнет пылью, что взвихрила прыскающая вода, пахнет и коричневой горечью, въевшейся в слизистую.

Очередь потихоньку движется, протискивается в пагоду, а сзади, с конца, нарастает. Очередь тихая, молчаливая, но там, где пани Молецова, слышны вежливые, пугливые приветствия, вопросы, ответы — и пани Молецова уже близится к железным дверям, окрашенным в горохово-зеленый цвет, словно газон пред царствием небесным, уже близится к желанному прямоугольнику, к пагоде, но пагода меняется, кренится, падает на землю, вместо нее вырастает великолепный портал. Файоло читает на нем кривые буквы: ВРАТА ЦАРСТВИЯ НЕБЕСНОГО, где-то мелькают Бела, Яна и Клара, Файоло оглядывается, не видит ли кто по нему, что он хотел бы быть с ними, что они ему нравятся, Бела исчезает, остается только Клара, Файоло с радостью кинулся бы за ней, но боится шелохнуться, понуро стоит посреди женщин, они кажутся ему отвратительными, пахнут коричневой горечью, он понуро стоит, спрашивая себя: неужто и Бела когда-нибудь будет такая, как эти женщины вокруг? Он прячет голову, вдруг видит рекламу: «Помните — молоко полезно не только детям! И взрослый организм нуждается в легко усваиваемом белке и витаминах. Попробуйте выпить стакан молока, жирного или полужирного, с фруктовым соком, медом или каплей коньяку. Вам понравится этот напиток, и вы с удовольствием будете его пить. Молоко — здоровье!» Елки-моталки! Файоло смущенно читает, перечитывает рекламу снова, разглядывает нарисованную консервную банку, молочную бутылку и стакан, здоровые улыбающиеся лица идеального семейства, и — диво дивное — оно не святое, черт подери! — думает он и разглядывает мужчину, женщину и их единственную дочку, смотрит на рекламу и вдруг теряется, жалеет, что там нет другой, поскольку читать уже нечего, и начинает с конца: «здоровье Молоко… пить его будете удовольствием с вы и понравится…» Изумленно оглядывается.

Вся очередь ждет, что будет, застывшая, тихая.

Молодая красивая женщина стоит перед пани Молецовой, не оборачивается, уставившись в землю, и задумчиво водит пальцем по ручке бидона. Полнотелая, одетая в легкое красное платье, она изящно переступает с ноги на ногу. Икры коричневые, загорелые. Вдруг она превращается в Белу, в высокую девушку в синем вязаном платье, длинные стройные ноги, золотое сияние волос — потом она снова превращается в женщину в красном, полнотелую, с красивыми загорелыми икрами.

Очередь цепенеет.

— Пани Микульцова! — раздается сзади.

— Пани Микуль..!

Молодая женщина в красном оборачивается и смотрит на очередь, кто из женщин ее окликает. Смотрит справа и слева, от начала в конец, но явно не видит знакомого лица.

— Кто меня зовет?

Никто не отзывается.

Файоло хотелось бы крикнуть, но он не может, горечь забила ему горло, рот.

Пани Микульцова оглядывается. Дорога перед ней свободна, она входит в молочную, в великолепный горохово-зеленый портал.

А за ней пани Молецова.

Улица перед порталом оживает, люди идут в магазины, в мясную лавку. По улице проезжает мощный автокран, вслед за ним два зелено-коричневых грузовика с мешками цемента и третий — с отличным белым пиленым тесом. Гул и стрекот стихают, и наступает минутная тишина — на улице и в очереди.