Юрий Пупынин - Забытое убийство

Винсента Григорьевича вдруг разобрало необыкновенное любопытство, и он не удержался:

— А как он вас от бессонницы лечил? Путешествием в себя?

— Каким еще путешествием в себя? Чего я там не видел, скажите, в этом себе? Он мне элениум прописал! Зеленые таблетки такие. Неужели не знаете? Так слушайте: я через пятнадцать минут за вами заеду. Не вздумайте куда-нибудь удирать, стойте у дома! — опять строго сказал Петр Петрович и положил трубку.

Винсент Григорьевич в своем бежевом, длинном, еще советско-союзовском плаще стоял на углу 14-й линии и Малого проспекта и обреченно думал: «Что? Что запланировал этот защитник рабства и тоски? Какие тут могут быть тесты на убийство? Не анкеты же я буду заполнять ему, в самом деле! Вдруг поставит передо мной хомячка из магазина «Природа», даст кухонный ножик и скажет: «Попрошу немедленно зарезать!» И что тогда делать? Какая мерзость!» Сердце его обливалось кровью. Такие ситуации бывают в ночных кошмарах, в которых нет выхода и неотвратимо душит обступившая темнота. Но из ночных кошмаров есть надежда проснуться, а тут просыпаться некуда. Он действительно не знал, что мог бы сделать в подобной воображаемой (пока!) ситуации: зажмуриться и рубануть ножом по вредному, в сущности, созданию, представителю абстрактного множества грызунов, в массе опустошающих посевы, и сохранить себе жизнь — или погибнуть за милого, единственного на свете, весело мигающего глазками, теплого хомячка! Винсент Григорьевич с отчаянием видел, что в глупом хомячке сталкивается и то, и другое — и холодное, неведомое, абстрактное и простое, как ожог, конкретное, и вновь оказался не в силах объять это причудливое пересечение. Вновь споткнулся его математический талант... Убежать, уснуть бы прямо здесь, на улице! Замкнуть это в сон! Он болезненно зевнул.

Рядом с ним затормозила бывалая, чуть помятая восьмерка. Правая дверца приоткрылась, и Петр Петрович приглушенно позвал:

— Побыстрее!

Прицепляя ремень и храбрясь, Винсент Григорьевич спросил:

— Я думал, у человека с вашими доходами машина эффектнее.

— Это не моя машина, — спокойно объяснил тот. — Я ее угнал полчаса назад.

Шутки кончились! Восьмерка ехала быстро и ловко и через пятнадцать минут встала на одной из улиц, прилегающих к площади Труда.

— Пойдемте, — бросил Петр Петрович, доставая с заднего сиденья длинный футляр, наподобие тех, которые используют для переноски фагота.

Июнь был не очень теплый, но перчатки на руках Петра Петровича, по мнению Винсента Григорьевича, все-таки выглядели лишними. А вот плащи у них были почти одинаковые. Казалось, музыкант и дирижер мирно возвращаются по домам после утреннего концерта.

Они зашли в пустынный двор и стали подниматься по лестнице. Лифта не было. Винсент Григорьевич отставал, отдыхал на площадках, но деловой вид Петра Петровича дисциплинировал и торопил. Они прошли последний этаж и остановились у чердачной двери с висячим замком. Замок был открыт за две секунды. На чердаке Петр Петрович, хрупая пыльной щебенкой, безошибочно подошел к одному из окон и кивком призвал Винсента Григорьевича.

— Тут неподалеку из дома должен выйти один человечек, мы с вами немного подождем. А пока хорошенько подготовимся.

Он раскрыл футляр и начал налаживать из деталей, лежащих в своих мягких розовых отделениях, длинный автоматический карабин.

Все продолжалось, как в дурном полусне. Разумеется, Винсент Григорьевич не ожидал, что Петр Петрович позвал его на чердак, чтобы здесь, в тиши и вдали от людей исполнить ему партию фагота из Концерта ми-минор Вивальди. Но так уж прямо вытаскивать оружие и говорить: «Мы с вами, коллега...» — это доводило до тошноты. Именно так: не страх, а тошнота преобладала в ощущениях Винсента Григорьевича, так долго — всю жизнь! — бежавшего насилия.

Убийца собрал свой инструмент, полюбовался им и повеселел.

— Да что вы так приуныли, Винсент Григорьевич? Во-первых, несколько слов об объекте (для людей вашего типа это, кажется, важно). Новый богач. Ограбил, как водится, десятки тысяч бедняков, ни с кем особенно не делился. Откуда-то из Сибири, кажется. Наверняка человек пустой и никчемный. Захотел поучаствовать в передаче в частную собственность титановых месторождений — Министерство обороны наконец дало добро. Ну почему? Почему этот алчный человек самонадеянно решил, что у него есть на это какое-то право? Зачем его сюда принесло? Сидел бы в своем Красноярске или Томске! Нет, неограниченная жадность к деньгам преступна, как хотите! Уверяю вас, это настоящий злодей! Пенсионеры спасибо скажут. Во-вторых, хотя я сказал «мы», никто вам, конечно, настоящего дела не доверит. Вы и карабин-то, наверно, в руках не держали? Мы сделаем проще. Я вам дам сейчас пистолетик... — Он полез правой рукой во внутренний карман и действительно извлек небольшой пистолет. — И ваша задача будет просто выстрелить, когда он выйдет. Выстрелить одновременно со мной и в ту же сторону, что и я, о большем я не прошу. И тогда я буду спокоен за ваше и свое будущее.

— Да вы что? Вы... крыса человеческая! — Винсент Григорьевич затрясся, прямо закричал, не заботясь ни о чем. — Вы что же, полагаете, что всесильны? Что жизнь моя настолько ценна, что ради ее сбережения я вам и возразить не смогу? Что я теперь ваша марионетка? Да мне жизнь моя не особенно и нужна! Забирайте! Это на ваше «во-вторых». А теперь — о «во-первых». О жертве. Вам-то откуда знать, злодей он или не злодей? А может, он любит живопись и оплачивает реставрацию картин художника Венецианова? Или содержит на свои деньги дом престарелых? А вы-то сами, кстати, кто будете? Пионер в красном галстуке? Архангел Михаил? Да он же, в кого вы стрелять собрались и меня подбиваете, — знаете ли вы, кто он такой? Я вам не позволю! Он брат мой!

Винсент Григорьевич пошел на убийцу и острым кулачком ударил его прямо в твердокаменную грудь.

Петр Петрович моментально, даже не глядя, ответил свободной левой рукой, отбросив Винсента Григорьевича, который сильно стукнулся затылком о какую-то балку. Кажется, он ненадолго потерял сознание, потому что потом обнаружил себя уже в наручниках, пристегнутым к торчащей из балки скобе. Все болело.

Убийца целился, выставив кончик дула в окно, и Винсент Григорьевич стал рваться и кричать, проклиная мерзавца гневными словами. Последнее, однако, ему не очень удалось, потому что рот его оказался заклеенным широкой лентой скотча.

Петр Петрович оглянулся.

— A-а, Винсент Григорьевич! Очнулись? Как себя чувствуете? Может, отстегнуть вас? Не передумали? Выстрелите?

Винсент Григорьевич замычал и лягнул ногой в его сторону.

Тот посмотрел на часы и озабоченно проговорил:

— Слишком опаздывает. Похоже, что он воспользовался другим маршрутом... Послушайте! Итак, к убийству вы оказались совершенно не способны. С одной стороны, для вас это хорошо. Но, с другой стороны, как я уже вам объяснил, плохо. Кстати, вы импульсивны до глупости! Ну что вам стоило взять этот пистолет и попытаться выстрелить не в вашего, как вы выразились, брата, а в меня? Гораздо более продуктивное решение! Разумеется, вам бы не удалось добиться успеха: тест есть тест, и пистолет заряжен холостыми. Но вы хоть подскочили бы в моих глазах...