Лера Манович - Первый и другие рассказы

— Что с тобой? — спросил он.

Она задрала локоть. На коже неровными пятнами были рассыпаны коричневые точки.

Когда он был на середине лестницы, её голова упала на его плечо.

Старший бармен торопливо звонил по телефону. Девица из бара принесла две половинки лимона. Сказала, что надо промыть ранки лимонным соком. Дул порывистый ветер. Марина лежала в тени зонтика. Капли воды сбегали на землю. Он стоял на коленях перед шезлонгом и гладил её по мокрым волосам.

Машина скорой помощи, покачиваясь на поворотах, неслась по шоссе. Голубоватая капля раствора появлялась, замирала и исчезала в прозрачной трубке, ведущей к её руке. Разговорчивый медбрат бубнил что-то на плохом английском.

Он вспомнил, что его айпад остался на пляже. Медбрат что-то твердил про одну женщину из двадцати тысяч. Что анафилактический шок — очень редкая реакция на укус медузы. Один случай на двадцать тысяч. И это случилось именно с ней.

— Your wife is a very special woman [1] Ваша жена — редкая женщина. , — твердил медбрат.

— Do you know my wife? [2] Вы знакомы с моей женой?

Ему хотелось, чтоб медбрат заткнулся.

Медбрат на секунду задумался:

— Girlfriend? [3] Ваша девушка?

Он кивнул, подумав, как невинно это звучало на чужом языке.

— You have a very special girlfriend [4] У вас очень редкая девушка. , — сказал медбрат и стал смотреть на дорогу.

Когда они подъезжали к больнице, Марина пришла в себя. Он запомнил её по-детски испуганное лицо, когда её повезли куда-то по длинному коридору, а его попросили остаться. Он вспомнил, что такое уже было однажды. Когда она делала аборт. Он отвез её в лучшую клинику. Все прошло отлично.

Его жена тогда тоже была беременна.

Вошел доктор — добродушный упитанный испанец. Сел за стол. Спросил по-английски, что случилось.

— I don't know [5] Я не знаю , — ответил он и почему-то посмотрел на свои ладони.

Никогда он не был так внимателен к ней. Никогда она не была так счастлива, как те четыре дня в госпитале Плайя де Муро.

На ней была белая майка и шорты. Сестра катила её в инвалидном кресле. Марина могла идти сама, но таковы были правила госпиталя. Он встречал её у дверей. Осунувшийся, в руках — цветы. Светило яркое солнце. Марина вдруг подумала, что так встречают жену с новорожденным. Но в руках её был только маленький пакет с купальником. Когда они сели в машину, она заплакала.

Той ночью, когда он уснул, Марина долго стояла перед зеркалом. Потом вышла на балкон. В лунном свете залив был похож на маленькое, тихое озеро. Она подняла руки и с улыбкой провела по волосам.

Обратный рейс задержали. Он сидел в аэропорту Сан-Хуан, выпивая третий кофе и не зная, что делать дальше.

Четыре дня из семи ему пришлось провести в приемной больницы. Он очень волновался за нее. Он не отдохнул. То, что он не загорел, было даже кстати. Не придется объяснять жене, откуда в Германии такое солнце. Женщина, с которой он семь лет изменял жене, имела очень редкую реакцию на укус медузы. Но у жены, с которой он прожил двадцать лет, была очень необычная реакция на измену. Ему попадались очень редкие женщины.

Марина помахала ему рукой из-за стеклянной стенки дьютифри, показывая на какую-то коробочку. Он улыбнулся ей, как измученный родитель надоевшему ребенку. Кивнул. Она просияла.

Он вдруг почувствовал, что очень устал. Что если было бы можно, он бы неделю, месяц или год просидел в этом кресле с видом на взлетную полосу.

Самолеты разбегались и взмывали в небо.

— Плавать пришли? С утра бы плавали! Пасха, сижу тут из-за вас троих — проворчала бабка-гардеробщица, протягивая Ларисе номерок.

— Почему же из-за троих?! — вступила в разговор женщина с плоской грудью и выпирающими зубами. — Нас гораздо больше!

Мужчина на соседней дорожке плавал с размахом. Громко фыркал. Колотил волосатыми руками по воде. Вот он проплыл мимо Ларисы, обдав её обильными брызгами.

— Бугай, — подумала Лариса, с ненавистью посмотрев на его спину.

В другой раз, когда они плыли навстречу друг другу ей показалось, что он подмигивает.

Лариса долго стояла под душем, закрыв глаза. В соседней кабине мылись две подруги-пенсионерки, по очереди заходя под струю воды.

— Михална, спину потри.

Купальщица с круглым розовым животом, из-под которого, опровергая законы анатомии, выглядывали тощие, синеватые ноги, терла спину другой — низенькой и грудастой.

— Яйца-то покрасила? — говорила она, работая мочалкой.

— Красить-то кому? — гоготнула низенькая. Пузатая смущенно заулыбалась.

Лариса посмотрела на свой гладкий живот со шрамом от аппендицита, на увядшую грудь. Здесь, в душевой, ей казалось, что разница между молодым и старым телом совсем невелика. Высокие-низкие, полные-худые, молодые-старые. Мокрые, мыльные, с прилипшими волосами. Одинаковые.

— Куличи не стала печь — купила, — сказала низенькая. — Не получаются.

— Освятила?

— С утра еще. Вечером сын приедет. С внуками.

Лариса быстро высушила короткие волосы, вышла в холл. Звякнул телефон. Она так поспешно полезла в сумку, что сломала ноготь. Аптечная служба сообщала о падении цен на лекарства. Лариса с досадой посмотрела на ноготь.

Полгода никто не звонил. Мужчины, родственники, подруги. Даже начальник, которому раньше все время что-то было нужно. Все будто договорились забыть о ней.

Лариса села в кресло. Вопреки дурному настроению, после плавания и душа по телу разливалось приятное тепло. Мимо прошли пенсионерки. В одежде они казались старухами.

— Отдыхаете? — к ней склонилось лицо, в котором она не сразу признала «бугая» с дорожки.

— Да, — сухо ответила она.

— Вы на машине?

— Нет, — сдержанно ответила она, — я тут недалеко.

— А я тут на машине.

Мужчина уверенно рулил, поглядывая на Ларису. Он был немолод, но той крепкой мужской породы, которая привлекательна до старости. На руке поблескивали массивные часы.

— Ну, что? Домой вас везти?

— Да.

— Планы на вечер есть?

— Какие?

— Вот и я спрашиваю — какие? Яйца-куличи?

Лариса засмеялась, вспомнив теток в душе.

— Хорошо. Едем домой... ко мне.

Лариса смутилась.

— Боитесь, что ли? — мужчина весело поглядел на неё. — Ну, хотите — я паспорт покажу?

Лариса опять смутилась:

— Что вы, зачем...

На мебели лежал толстый слой пыли. Оранжевые шторы резко выделялись на фоне серой комнаты. Лариса подумала бы, что в квартире никто не живет, если бы не толстый и как будто тоже пыльный кот, который выбежал им навстречу.