Жорж Старков - Анархо

Провонявшиеся дымом пальцы снова сжимали обёрнутый в бумагу сор, что сейчас по инерции именуется табаком. Губы сухо обхватывали фильтр, коротко затягивались, под осудительные взгляды мамашек, вполглаза поглядывающих за своими спиногрызами, что пищали в квадрате детской площадки. Лидс давно заметил лицемерное просветление тех, кто ещё недавно видел во всех возможных пороках невинное развлечение и, по воле случая, давших этому миру новую жизнь. Казалось, ещё вчера эти же квохчущие девицы возвращались домой под утро, едва стоя на разъезжающихся ногах и своим гоготом будоражили спящий соседский гнев. Теперь они же глядят с осуждением, как куцый дым сигареты якобы летит в сторону их сосунков и, конечно же, приведёт ко всем возможным хворям, о которых без устали предупреждает минздрав.

Лидс поёжился. Несмотря на ласково растекающиеся по земле лучи вовсе не старого осеннего солнца, по коже то и дело пробегал слегка липкий холодок. Словно отгоняя свежие скорбные мысли, возвратные движения незримого веера приняли северный ветер из загоризонтного далёка.

Оля опоздала. Обещала спуститься минут через десять, но показалась из подъезда, забавно переваливаясь с ноги на ногу, только спустя полчаса. Руки оттягивали две спортивные сумки с упругими от натуги лямками. Сестра что-то нашёптывала под свой, обсыпанный уже почти выцветшими конопушками, носик. Её тоненькая миниатюрная фигурка смотрелась со столь габаритной ношей весьма причудливо. Словно это не хрупкое создание тащит громоздкие тюки, а они, чудесным образом паря в воздухе, служат ей костылями, помогая переставлять плохо гнущиеся ноги.

— Это ад какой-то! — грузно свалила она сумки под ноги брату. — Такое ощущение, что там не тряпки, а кирпичи! А ты чего сидел, смотрел?! — толкнула она Лидса. — Не мог на встречу выйти, помочь?! Твой, между прочим, хлам!

— Это твоя расплата за жилплощадь! — отшутился брат, поднял скарб на лавочку. — Как мать?

— Нормально. Вчера нализалась, как скотина…

— Бывает…

— Да пошла она! — фыркнула Оля, опускаясь на скамейку, рядом с братом. — Что за шмот? — кивнула сумки. — На продажу?

— На продажу.

— А откуда?

— Мариуполь.

— Фабрика какая? Дай глянуть… — потянулась сестра к замку, но брат хлёстко стукнул по ладошке.

— Фабрика… «Сэконд».

— «Сэконд»? На фига это через границу тянуть? У нас этого дерьма на каждом шагу!

— Вот-вот… — согласился Лидс. — Именно дерьма. А там есть точки, где нормальный буржуйский шмот.

— Нормальный, это какой?

— Ну, «Fred Perry», «Ben Sherman», «Henry Lloyd», «StoneIsland»…

— Ясно… Ваше, фанатское… У нас пацаны многие по этой теме прутся. Хотят на вас — идиотов, похожими быть…

— Ну, если хотят, пусть покупают. У меня недорого… Не то, что в магазинах. Мало того что, по семь кусков за поло просят, так ещё и фейком барыжат.

— Сестре бы хоть какую тряпочку подарил, хоть когда, — хмыкнула Оля, деловито прищурившись.

— Ладно… — бесцветно пожал Лидс плечами, не спеша расстегнул одну из сумок, чуть порылся и извлёк клетчатую бейсболку. — На, держи… — криво нацепил он на девичью голову подарок. — «Burberry»! Между прочим, не те подделки с рынка, что малолетки на бошки напяливают. Теперь можешь шарф на шею нацепить и на стадион, к остальному пижонью.

— Слушай, — сняла она кепку и принялась осматривать ровненькие швы, водить пальцами по мелкой ребристости фирменной ткани, — а зачем вы это делаете?

— Что делаем? — искренне не понял вопроса Лидс.

— Ну, выслеживаете друг друга после матчей, по лесам стенка на стенку дерётесь… На бокс бы, что ли записались, да выступали. И то толку было бы больше.

— А от бокса есть толк?

— Да, ты понял, о чём я. Просто, мне это непонятно. Или это у вас просто, как клуб садистов?

— Знаешь, — внезапно, даже для самого себя, очень серьёзно глянул на сестру Лидс, — ты ведь ни во что не веришь… Ни в Бога, ни в государство… Даже в светлое будущее не веришь. Я это знаю, ты ведь девочка умная. Светлое будущее оно для других, для тех, кто родился в другое время или в другом месте. Для нас написано вот что, — махнул он в сторону морщащих носы мамашек. — Плодить рабочую силу и пытаться найти в этом особый смысл.

— А ты нашёл какой-то другой?

— Я его придумал. Я и такие же, как я. Нас много. В каждом городе, где есть мало-мальски приличная футбольная команда, живут те, кто придумал себе этот смысл. Я не верю в то, что где-то там на небесах сидит мужик и наблюдает за всеми нами. Смотрит, кто грешен, кто свят. Но любит всех, каким бы подонком кто ни был. И при этом, не наставит тебя на путь истинный, а уже постфактум обречёт на вечные мучения. Справедливо? Я так не думаю. А, значит, мне не по пути с таким Богом. Да и остальных, сколько их там по миру, мне искать как-то не с руки.

Лидс достал сигарету, прикурил, нарочно выпустил дымок в сторону детской площадки. Улыбнулся возмущенно заклокотавшим мамашам.

— Есть ещё один Бог, которого я знаю, — продолжил Лидс. — Нас приучают молиться ему каждый день и час. С девяти утра, до шести вечера. Каждый будний день, в обязательном порядке. Но и потом он не выходит у нас из головы. Мы посвящаем ему жизнь, для того, чтобы обрести мнимую свободу, но всё плотнее обматываем запястья его сраными цепями. Каждый вынужден молиться на деньги, так или иначе… Но в них не обязательно верить. Можно выбрать свою веру, и она будет ни чем не хуже всего того, что нам втирают как истину. В бизнес школе… В церкви… Всё одно и то же.

— А у тебя, значит, вера в футбол? — искренне усмехнулась Оля, вынула сигарету и братских пальцев, глубоко затянулась и вернула обратно.

— Вера в символ, — спокойно проигнорировал Лидс усмешку, увязнув в спонтанном глубокомыслии. — Я верю, что есть за что бороться. Верю в то, что есть враг и есть друзья. Этот мир не дал мне ничего лучшего. Я не хочу быть за или против тех или иных политиков, потому что мне сложно понять, кто из них врёт больше, а кто меньше. Не хочу бороться с системой, потому как не знаю, что предложить взамен. А те, кто говорит, что знает — вполне могут оказаться лжецами. Я хочу видеть в своей жизни простые вещи, в которых не приходится сомневаться. Есть я, есть враг. И враг думает точно так же. И в этом мы единомышленники. А, значит, даже врага можно уважать. Уважать гораздо больше, чем всю эту лживую кодлу, что направо и налево раздаёт путеводители в счастливую жизнь и к царствию небесному. Человеку нужно во что-то верить… На мой взгляд, лучше верить в то, в чём не возникает сомнений.

— Думаешь, Лёша тоже этого хотел? — нежданно вспомнила Оля о покойном.

— Не знаю… Может, ты была права, и мне следовало об этом хотя бы спросить. Как, впрочем, и о многом другом… Ну, ладно, — резко поднялся брат, вновь нацепил сестре на голову бейсболку, обременил тяжестью сумок жилистые руки, — пойду я. Звони, если что…