Жорж Старков - Анархо

— Свалить?! — почти в один голос, едва не поперхнувшись водкой, ошарашенно уставились на него Барбер с Бэкхемом.

— А у нас есть какие-то другие варианты? Вы же не собираетесь работать на этих подонков? Миша, вот, мне кажется, не собирается. Да, Лидс?

— Боюсь, Вова прав, — с плохо скрываемой обречённостью, согласился Лидс, вяло накладывая пресность «пустых» макарон, поочерёдно в каждую тарелку. — Согласиться на их условия — значит предать самого себя, стать таким же скотом, как и эти твари. Остаётся лишь свалить подальше, да подольше…

— А как же борьба?! — стукнул упругим кулаком по скрипучему столу Бэкхем. — Они — враг! Повернуться к врагу спиной, побежать — опозорить самих себя и цвета клуба!

— Да нет тут никаких цветов клуба! Это уже не околофутбол! Это, мать её, жизнь. Далёкая от стадиона. Далёкая от fair play. Далёкая от всего того, чем мы жили последние годы. И правила тут другие.

— Правила везде одни и те же! Или ты или тебя!

— А ты уверен, что только тебя? — зашипел Лидс, кивая на голубой свет, лениво плывущий из комнаты. — Ты уверен, что не Олю? Не твоих родителей? Не его жену или сына? — мотнул головой в сторону Барбера. — Это бандиты. Они с лёгкостью ухлопают любого из наших родных и близких. Но за ними государство. А потому ни о какой честной игре не может быть и речи.

— Их можно просто убить, — мрачно потупил взгляд Бэкхем. — Это всего лишь люди.

— Это убийцы. А мы — нет. И дело тут даже не в морали, чёрт бы её побрал. Если у нас не получится или же их больше чем двое, тех, кто этой теме — нам пиздец! И, скорее всего, не только нам.

— Я согласен с Мишей, — подал голос Барбер, до этого, молчаливо пожёвывая макароны, следящий за небольшой перепалкой. — Одна осечка и дело в шляпе. Мы хороши в драке, но убивать — это другое.

— На нас и так один труп, — поднял на него Бэкхем неестественно смешливые глаза. — Тот хрен из аптеки. Он же подох. Так, мне не жалко.

— А кому здесь жалко? — Шарик успокаивающе положил тяжёлую руку на плечо товарища. — Жалко не их, жалко нас…

— Значит, решили… — обречённо уронил всё ещё горящий взгляд в пол Бэкхем. — Бежать…

— Отступать, брат, отступать.

— Отступление предполагает нападение, — зло усмехнулся Бэкхем.

— Это предполагает выживание, — спокойно парировал Лидс. — Ни с того света, ни из тюрьмы напасть у тебя не получится.

— Пораженческая позиция… — всё так же усмехался Бэкхем.

— Какая есть… — отвернулся Лидс, кивнув Барберу: пойдём, мол, покурим?

Сизые клубы жадно въедались в холодный воздух, отвоёвывая себе всё новые и новые территории с каждым выдохом. Они, то наступали густыми полчищами, то развеивались почти невидимыми дезертирами-змейками под контрнаступлениями влажных сквозняков. Но, всё равно, верно и медленно, с какой-то угрюмой одержимостью, собирались вновь, заполняя громоздкую подъездную полутьму.

— А, может, он не так уж и неправ? — первым прервал Лидс тягучее молчание.

— Слава? Конечно, прав. По-своему. Для него всё проще. Пан или пропал. Может, это и правильно. Может, мы просто слишком старые, чтобы это понять?

— Старые? — смешливо фыркнул Лидс. — Тебе двадцать пять! Мне ещё двадцати четырёх нет. Нет, брат. Тут другое… Ты за своих боишься. На себя тебе плевать, так же как и Бэкхему.

— Наверное… А ты? За Олю? За маму?

— А я…

Лидс всмотрелся во влажный блеск вылизанных светом тусклого фонаря улиц и стрельнул в форточку кометой окурка. Протянул пропахшие табаком пальцы в просьбе новой порции медленного яда. Чуть кривясь, прикурил.

— Я ещё вчера хотел того же, что и Слава. Думал, грохну эту падаль. Разобью, прямо в том сраном парке. Или позже, у дома. По одному забью в мясо, до смерти. Но потом подумал, а вдруг я на что-то просто не способен? Вдруг, будет та самая осечка? Это же не те, с кем мы привыкли воевать. От этих тварей никогда не знаешь чего ждать. Это, блядь, нелюди. Я видел это изнутри, — продолжил он через неспешную длительную затяжку. — Я видел, как эти суки ломают людей. Как система жрёт даже тех, кто казался стойким и сильным.

— Да… — понимающе кивнул Барбер. — Я испытал это на себе.

— То, что ты испытал — это, так, щекотка… Что на тебя хотели повесить — грабёж? — Барбер кивнул. — Ну и в довесок ещё с десяток похожих эпизодов, насколько я понимаю. Тебя два дня ломали. А, представь себе месяц. А, представь два. Год. Я видел это, даже прочувствовал. Ты же знаешь, мне как Славику было, когда меня загребли. Я тогда навалял, как следует, кому не надо. Следствие было неторопливым, очень неторопливым. И суд тоже. Когда выноси приговор, я уже отсидел в СИЗО без двух дней полгода. Выпустили практически после заседания, лишь бумаги оформили. Сколько отсидел, столько и дали. Совпадение?

— Так себе… — понимающе усмехнулся Барбер.

— Да, так себе… — согласился Лидс. — На меня много чего хотели навесить. Месяца полтора меня обрабатывали. Наверное, обрабатывали и дольше, если бы другого козла отпущение не нашли. Кажется, даже в чём-то там реально виновного.

— Били?

— А тебя?

— Конечно. Сначала просто, потом бутылкой…

— Какая скудная у твоих фантазия, — горько усмехнулся Лидс. — У них много забав. Кто-то любит мышцу размять, но мой был хладнокровной скотиной. Не любил руки особо марать. Электрошокером любил баловаться. А если и бил, то с толком и расстановкой, как говорится. По пяткам, чем-нибудь хлёстким. Обувной ложкой, например. Знаешь, тогда боль, будто спицей через всё тело проходит. А вообще, это не обязательно. Можно просто показать человеку, чего он может лишиться, и выбор станет очевиден.

— Что показать?

— Смерть. Показать, что в любую секунду, по щелчку пальцев, он может лишиться всего этого мира и жизнь начинает играть совсем новыми красками! Жизнь в тюрьме, за чужие преступления, в тот момент может показаться раем. Это работает так же, как боль. Только боль неимоверно хочется прекратить, а жизнь безумно хочется продлить. Хотя бы немного.

— Но, ты же не сломался? Иначе сидел бы сейчас…

— Не сломался. Но в этом нет никакого благородства. Сначала, когда меня «ласточкой» вешали — скулил, но держался. Ну, знаешь, за спиной руки и ноги вместе связывают и подвешивают за них на пару тройку часов. Просто терпел. Ненависть помогала. От боли — лучшая пилюля. А вот когда в «слоника» играли, там уже ненависть сдулась.

— «Слоника»?

— Да. Это когда тебе противогаз на башку надевают да хобот этот чёртов передавливают. Просто, как день. Но, чёрт возьми, действует! Когда задыхаешься, раз за разом, раз за разом, то понимаешь, что готов продать всё на свете за ещё один глоток воздуха. Мать, Родину, свободу… Я бы всё подписал, если бы не один бывалый арестант. Он когда увидел, что меня, как мокрую тряпку после «допросов» в «хату» кидают, посоветовал мне один простой, но действенный способ…