Жорж Старков - Анархо

— Жаль, — вздохнул Шарик. — Надо бы надыбать.

— Завтра мячик… — сменил тему Барбер. — Без нас.

— Ну, по ящику глянем. С «мясом» играем. Никаких забивонов не планируется же… Всё вместе водку жрать будут.

— Может, и забьются, по-товарищески. Будда или Златан. А уже потом водку… Сука…

— Жалеешь?

— О чём?

— О том, что здесь торчим, — уточнил Шарик.

— Да, по фигу… — фыркнул Барбер, сердито повернулся на бок.

— Я же вижу, что не по фигу.

— Ну и что с того? Какая разница? Имеем, что имеем.

— Да заткнитесь вы уже! — почти в полный голос запротестовал Лидс. — Чего вы там разнылись?! Хотите на «мясо» — поехали на «мясо». Посмотрим, как «Спартак» наших инвалидов отымеет, и обратно в это захолустье свалим.

— Ты же сам понимаешь, что стрёмно, — отозвался Барбер.

— Ну, а что тогда скулить? «Без нас, без нас»…

— Мальчики! — взмолилась уже Оля из своей крохотной спаленки. — Ну, хорош, а?! Каждую ночь: «бу-бу-бу, бу-бу-бу…»

— Привыкай! — рявкнул брат и снова заскрипел древесной старостью своей лежанки. — Теперь мы коммуна. Прям, как твой хахаль-коммунист любит.

— Я не коммунист, — сонно промямлил Бэкхем. — Ну, разве что, чуть-чуть…

— О, видали? — громким шёпотом огласил Лидс. — Чуть-чуть… Как самую мягкую подушку и удобную кровать — так он за частную собственность. А как пожрать, так за социальную справедливость топит…

— Да заткнись ты уже! — устало шикнула сестра. — Спать будем, нет?!

— Да, пацаны… — резюмировал Барбер в подушку. — Давайте спать…

Сон, как и каждую здешнюю ночь, накатывал урывистыми образами. Увлекающими, обволакивающими, и резко, даже бесцеремонно бросающими в непроглядный мрак реальности. Казалось, вот они — некрепкие, обвивающие шею сыновьи объятия, его щекотные волосы на губах и в носу. Вот они — гудящие трибуны, покачивающиеся, подпрыгивающие в не терпящем вожделении. Вот она — ускользающая улыбка той, что нежданно стала чем-то неизменным и незаменимым, редким, но таким желанным… Или не её, а той, что так похожа? Так доступна, под шелест измятых замусоленных купюр…

Внезапно Шарик довольно юрко извернулся и вывернул «импровизированного валета» наизнанку, опустив голову на подушку Барбера.

— Скучаешь по домашним? — тихонько шепнул он. — Ну, по жене, по сыну?

— Вова, — чуть отпрянул Барбер, — ты мне тут не утешение, случаем, предложить собрался?

— Да, ну тебя… — отфыркнулся Шарик. — Я же серьёзно спрашиваю!

— Скучаю, конечно.

— И я тоже, — выдохнул Шарик. — Знаешь, у меня ведь тоже есть по кому скучать в городе…

— И по кому же? — уловил Барбер суть, определив для себя, что товарищ не столько интересуется его чувствами, сколько хочет поделиться своими.

— Да, есть там одна дамочка…

— Красивая?

— Красивая. Но тоже сука. Как и твоя…

Барбер немного опешил. Он, конечно, привык к прямолинейности Шарика, но до сих пор личной жизни она ни коим образом не касалась.

— Знаешь, я с каждым днем поминаю всё отчетливее, что совсем не знаю женщин… — успел заговорить Шарик, не успев дать негодованию Барбера сорваться с губ. — Она замужем. Прикинь. Замужем, а трахается со мной. А потом про мужа ещё рассказывает, сука… Говорит, знает, что она на стороне подгуливает. Смеётся… Говорит: «Узнает с кем, голову оторвёт». И смеётся, представляешь? А я же вижу, что ей чего-то не хватает. Внимания, заботы какой-то. Если бы всё было — не гуляла бы, правильно? Я предложил как-то, мол, переезжай ко мне. Будем жить нормально. Не прятаться по норам, как крысы. А она опять смеётся… А я к ней, не поверишь, привязался. Даже рассказывал, то, что никому не говорил.

— Что, например? — Барбер, от необычайной говорливости Шарика, даже подзабыл о клокотавшем минуту назад негодовании.

— Ну, например, про те карты…

— Плоской земли?

— Ага… — невидимо улыбнулся Шарик, но Барберу показалось, что говорит товарищ именно и широкой улыбкой. — Вы всё смеялись, да бесились, а я просто наблюдал за вами. Это просто карты… Я свёрток у мусорника нашёл. Подумал, может подойдёт дыры заклеить? Подошло. Уже потом прочитал, что за карты такие странные. Ну и начал вам втолковывать. Смешно было…

— Издевался, значит?

— Чуть-чуть… Видишь — вам не рассказывал, а ей рассказал…

— И что?

— И то… Ей не нужен человек. Ей кошелёк и член покрепче нужны. Кошелёк у мужа. Член у меня. Она… — Шарик осёкся, исправился. — Они, как паразиты. Мы пытаемся разглядеть женщинах то, что сами выдумали. Не в тех людях смотрим, не в тех… Хотя, это сложно, я знаю. Сейчас мне больше всего хотелось бы лежать рядом с ней, а не с тобой, уж прости. Но, знаешь, она меня не любит. И твоя жена тебя не любит. Поэтому они где-то там, а мы тут, как два обсоса. Потому что, если люди вместе, то вместе всегда. Вон, посмотри на Славика. Мне кажется, он единственный, кто не промахнулся. Пока, не промахнулся… Может, и они со временем станут просто пустыми куклами, а всё что было внутри испарится. Но, пока только им имеет смысл о чём-то жалеть.

— А нам, значит, не о чем?

— Почему же? Есть. Но это бессмысленно и глупо. Я, вот, это понимаю, но тоже жалею.

— Тогда в чём смысл понимания?

— В том, — явил Шарик неожиданное глубокомыслие, — что появляется ощущение необратимости. Это как с мёртвыми. Их жаль, но уже не вернуть. Так и с любовью. Она просто сдохла…

Когда Шарик снова уполз куда-то в ноги, тьма накрыла неожиданно быстро, но вовсе немилостиво. Мнила и пугала знакомыми образами. Жена, сын, живые, мёртвые… Всё будто наяву и, вдруг, снова пред глазами нависающая свинцовая непроглядность, за которой лишь низенький потолок, а дальше безграничное невидимое небо. Снова грезящая прошлым пелена и вновь утопающая в ночи явь. Опять чуть горьковатые скорые иллюзии и вот уже, разрезанная белыми стрелами холодного солнца, приторная реальность крепко хватает корявыми тонкими пальцами.

Снова возня. Снова всё словно вчера. Или позавчера. Или позапозавчера… Шарик бережно укладывает щепу в ещё не успевшую остыть печь, после подбрасывает уголь. Оля шелестит опостылевшим пластиком одноразовой посуды. Лидс кряхтит консервным ножом о неподатливость металла прочных банок. Бэкхем вновь пытается выставить рога комнатной антенны так, чтобы изображение казалось хоть чуть более сносным, нежели противный хаос мелкой ряби.

— Это пиздец… — почти про себя шепнул Барбер, выдыхая первую утреннюю затяжку приторной сизости.

— Чего? — не отрываясь от циничного разделывания жести консервных банок, переспросил Лидс.

— Ничего! — огрызнулся Барбер. — Я скоро сдохну тут со скуки. Забились, как крысы в норе и сидим. Жрём, да спим. Спим, да жрём.

— Предложения?

— На «мячик» хочу. Последний матч дома, перед зимним перерывом. Больше не будет. Потом только выезд, без нас, само собой… И всё, ку-ку!