Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

«Множество противоречивых показателей при значительном преобладании жёстких аспектов! Соединение Луны и Венеры в сплошных квадратурах к соединению Марса, Сатурна и Плутона. Которое тоже — мягким не назовёшь: сошлись все «злые» планеты! Да ещё — в восьмом доме! Управляемом, по счастью, благоприятно аспектированным Меркурием. Восходящий Водолей и одинокое Солнце в Рыбах! Управитель Медиума Цели Юпитер тоже практически не аспектирован! Много борьбы, много возможностей, но нет осознания цели! И это притом, что «выехать» на интуиции Андрею почти невозможно: восемь (если не девять) планет над горизонтом — мышление сугубо рациональное. Значит — карьера либо случайная, либо под влиянием окружающих. Мамы? Елены Викторовны? Заезжего миссионера? Да, но при восходящем Водолее Андрей не очень-то склонен поддаваться посторонним влияниям… Только в том случае — если чужое посчитает своим… И вообще: все главные управители — Солнца, Асцендента, Медиума Цели — или в Стрельце, или в девятом доме: рост, расширение, стремление «за горизонт», оптимистический взгляд на мир. Это, разумеется, хорошо, но… хотелось бы знать, куда ты стремишься, мальчик? Какие тебя горизонты манят, откуда звучит труба?

Из карт гармоник наиболее ценной оказалась карта седьмой — сильная, хорошо интегрированная и, главное, с аспектом (секстилем) между Солнцем и Луной. Из чего следовало, что восприятие Андреем себя и других преимущественно романтическое — вдохновение, воображение, эмоциональные взрывы, безудержная фантазия… н-да! Только этого не хватало! Пробовать угадать, куда может завести романтика его буйное воображение — гиблое дело! А если к тому же, как у Андрея, восходит Водолей — да хоть на «Наутилус»! Эдаким новоявленным капитаном Немо!»

Помаявшись с натальной и гармоническими картами Андрея до двух часов ночи, Окаёмов решил лечь спать — на сегодня хватит! Сегодня всё равно не сложится цельный образ этого юноши! А разрозненные многочисленные фрагменты… исходя из них, можно вывести что угодно! Посоветовать Андрею хоть идти в монастырь, хоть завербоваться «в шпионы»! Положим, монастырь плохо согласуется с его страстной романтической натурой, а вот стать шпионом — вполне!

Льву Ивановичу, по обыкновению, не спалось. Вообще-то с девяносто пятого года — когда он понял, что астрология в смысле заработка несравненно перспективнее инженерства и подался «на вольные хлеба» — бессонница Окаёмова мучила не особенно: слава Богу, жизнь шла теперь не по звонку будильника, не получилось выспаться ночью — выспится утром. Имея возможность самому распоряжаться своим временем, Лев Иванович не принимал клиентов раньше четырнадцати часов, а посему, минут сорок поворочавшись с боку на бок, астролог встал, зажёг настольную лампу, взял из холодильника последнюю бутылку пива и попробовал вновь углубиться в карты Андрея — бесполезно! Чтобы получить более-менее цельное представление об этом молодом человеке — необходимо выспаться. А времени, к сожалению, крайне мало… нет, даже при относительно свободном рабочем графике, бессонница — скверная штука!

Принять пару таблеток реланиума? Лев Иванович посмотрел на часы — три тридцать — и принял. Покурить, расслабиться, допить пиво — и через полчасика можно ложиться: реланиум средство проверенное, как правило, помогает. Одна незадача — Елена Викторовна. Что он ей скажет завтра? А вернее — уже сегодня? Позвонить и отложить свидание хотя бы на день? Да, дымится, но ведь ещё не пожар?.. Что ж, если в голову не придёт ничего путного, он так и сделает… После того, как, выспавшись, хорошенечко помозгует… и тогда, убедившись в своём бессилии… чёрт! Ох, до чего бы этого не хотелось! И репутация, и, главное, госпожа Караваева так на него надеется! Едва ли не как на Господа Бога! А он, к сожалению, отнюдь — НЕ… и даже — не Нострадамус… простой российский астролог…

В четыре пятнадцать стали слипаться веки, Окаёмов потушил свет, лёг и сразу же провалился в пятое измерение. Или — в шестое? Нет, в шестое — вряд ли: в высших измерениях снятся лёгкие, эфирные, струящиеся сны — при пробуждении от них остаётся лишь ощущение неземного света, при почти полном отсутствии не только каких бы то ни было деталей, но даже хоть сколько-нибудь заметной сюжетной линии. Причём: чем выше измерение, тем светлее, но тем и неопределённее сны, которыми оно порой одаривает сумевшее проскользнуть в них сознание. Что, к сожалению, случается крайне редко: Окаёмову за всю его жизнь странствовать во сне в измерениях выше шестого доводилось всего два или три раза. Да даже и в шестом — может быть, десять, пятнадцать раз… А всё вещественное, грубое, зримое — и не только сны, но также ад и рай отца Никодима, да, собственно, и его Бог, этот капризный ветхозаветный деспот — помещаются в ближайшем к нашему миру пятом измерении.

Вообще-то, сам Лев Иванович эту, так сказать, ближнюю запредельность «встраивал» в четырёхмерный пространственно-временной континуум, дополняя его пятой координатой. Конечно, как инженер, Окаёмов прекрасно понимал, что с точки зрения физики подобные построения не выдерживают никакой критики. Однако, как астропсихолог, сплошь и рядом имеющий дело с иррациональным и бессознательным, эту свою гипотезу считал очень даже удачной: ибо, по мнению Льва Ивановича, и сам феномен сознания, и, особенно, все извивы, все пропасти и вершины человеческого духа для своего размещения настоятельно требовали дополнительных измерений. И — многих!

Сон, приснившийся Окаёмову, не оставлял никаких сомнений: в высшие сферы его сознание не смогло проникнуть — задержалось в пределах пятой координаты. И более: в самом её «начале» — в царстве животной похоти, людского безумия и псевдорелигиозных истин:

«Жена да убоится мужа своего, — и Лев Иванович по-звериному грубо набрасывается на Машу. Уминает её ладонями, утаптывает ступнями — словно бы вплющивает в полосатый матрас. К вящему удовольствию помогающего ему и комментирующего отца Никодима: — Сподобилась, жено, радуйся! Грех, грех из тебя изымает муж! Аще плоть твоя не умучится — то сниидет душа во ад!»

А сплющиваемая таким манером Мария Сергеевна будто бы и довольна — можно! Если в муках — то можно! Отдаться нечистой страсти, ответить на истязающие ласки мужа — если в муках, то можно всё!

«В муках ты родишь, — сказал Иегова Еве. — В муках ты обязана зачинать», — не говорят, но подразумевают отцы никодимы, обводя вокруг аналоя человеческих дочерей. И уминаемая, корчащаяся то ли от боли, то ли от сладострастия Машенька постепенно воспламеняется: если в муках — то нет греха!

Проснувшись, Лев Иванович прежде всего чертыхнулся: «Однако, чёрт побери, ни хрена себе! Надо же — такому привидеться?!» Затем посмотрел на часы — без двадцати одиннадцать — встал, умылся, почистил вставные челюсти и, озубив рот, собрался позавтракать, но передумал: рано. Где-нибудь — через час. А пока — кофе. И, разумеется, сигарета.