Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Замечательная музыка, — говорит женщина, — твой племянник умеет играть. А что он играет, простите за любопытство?

— Марш жучков, — говорит дядя Адриан. — Хватит, я уже знаю все, что нужно. Язычки стерты, левая коленная створка работает из рук вон плохо, мехи вконец износились. Воздух гуляет, как ему вздумается.

Я долго держу заключительный аккорд. Музыка недвижна, как и предметы в маленькой комнате. Движение есть только в синих тарелках, стоящих на шкафах: на них падают тени деревьев, которые качаются перед домом.

— Кончай, — говорит дядя Адриан.

Он толкает фисгармонию, она на колесиках и отъезжает от стены, так что можно рассмотреть ее сзади.

— Так я и думал, — вздыхает он. — Жучок.

Он молчит, уставившись на женщину своими разными глазами, она тщетно пытается выдержать его взгляд.

— С этим мне делать нечего, — говорит дядя Адриан. — Орган слишком мал, механизм включения труб до предела изношен, да вдобавок еще жучок. Глянь, племянник, все дерево в дырочках, видишь?

— Вижу, — говорю я.

Женщина молчит, не сводя глаз с фисгармонии. Молчим и мы. Солнце играет в золотых буквах, вышитых на куске материи. Можно прочитать только слово «хвалите». Солнце освещает также обои на том месте, где прежде стояла фисгармония, там они светлее, чем везде, а на полу — немного паутины. Женщина наклоняется и руками сметает паутину; все еще согнувшись, осторожно подходит к фисгармонии, над глазами у нее глубокие морщины. Она выпрямляется.

— Во сколько ты оцениваешь орган, Капел?

— За полсотни я его возьму, — говорит дядя.

— Пятьдесят гульденов? За хороший орган? Он стоил пятьдесят гульденов до войны, а сейчас все подорожало в десять раз.

— Да, с приплатой пятидесяти гульденов я его заберу, — объявляет дядя Адриан без обиняков.

— С приплатой? С какой приплатой?

— Я имею в виду, что, если ты дашь мне полсотни, я утащу отсюда эту рухлядь.

— Ничего не понимаю, Капел. Я еще должна дать тебе пятьдесят гульденов? Но это ведь…

— А как ты думаешь, что мне с ним делать? Когда я привезу эту рухлядь домой, ее надо тут же поставить в отдельный сарай, а то она мне все перезаразит жучком. Брось эту пакость в реку. Поверь мне, она годится только на дрова. Я не найду на нее покупателя. Скажи спасибо, что я согласен увезти ее за полсотни.

— Нет, как же это, ты имеешь в виду, чтобы я тебе дала… нет, не может быть. Наверное, ты сам собираешься дать мне пятьдесят гульденов. Ну хорошо, я продам орган за пятьдесят гульденов. Муж сказал: не меньше сотни, но что делать — нам надо очистить место, и муж не знал про парочку жучков.

— Парочку? Целый полк, целая армия, тысячи этих тварей. Если я погружу твой орган на велосипед, я вообще не доберусь домой: не успею я доехать до здания аукциона, как жучок сожрет мой грузовой прицеп. И я еще должен выложить тебе пятьдесят гульденов? Нет уж, ты приплати мне полсотни за то, что я увезу твой инструмент. Ну хорошо, так и быть, двадцать пять гульденов. Меньше я взять не могу. Я обкрадываю жену и детей. Мне ведь надо платить своим служащим, вот, например, племяннику.

— Двадцать пять гульденов? Ничего не понимаю, Капел, все у тебя шиворот-навыворот. Это ты должен мне заплатить.

— Ладно. Племянник, пошли, мы зря теряем время.

— Нет, нет, останься. От фисгармонии надо избавиться. Ну пожалуйста, Адриан, по знакомству.

— Хорошо, я заберу ее с приплатой в двадцать гульденов, хоть и здорово на этом прогадаю. Два человека тратят целое утро на то, чтобы увезти одну несчастную фисгармонию. Сколько это выйдет в пересчете на заработную плату, а, Труус? А как только приедем домой, ее надо будет срочно натереть мазью от жучка. Тоже денег стоит! И вообще она никуда не годится: механизм включения труб до предела износился, мехи пропускают, педаль не работает — вспомни-ка все это!

— Ну, не знаю, — говорит женщина, — но приплачивать… Отчего бы моему мужу просто не разрубить ее на дрова?

— Правильно. Туда ей и дорога. Достойный способ избавиться от рухляди, которая давно уже из музыкального инструмента превратилась в питомник для жучка. Как пить дать вся твоя мебель заражена. Дай-ка я взгляну на заднюю стенку этого комода.

Дядя Адриан отодвигает от стены высокий комод.

— Ну вот, что я говорил. — Он показывает на несколько дырочек в дереве. — Через год вся твоя мебель превратится в труху. У тебя так много мебели, жучкам здесь живется, как апостолам на небесах. Раздолье. Однако до свиданья. Пошли, племянник.

— Нет, нет, Адриан, бери орган за десятку.

— Тут у меня немного мази от жучка, — говорит дядя Адриан, вытаскивая из кармана маленькую баночку. — Возьми. Мазь безумно дорогая, но хорошая. Уж так и быть, уступлю тебе по знакомству. Намажешь всю мебель, и жучки передохнут. Пойдет? В обмен на твой старый орган?

— Согласна, — говорит женщина.

Мы отодвигаем мебель, освобождая проход к парадной двери. Несем фисгармонию по посыпанной золой дорожке к велосипеду. Теперь я сажусь на багажник. Мы уезжаем. Женщина стоит на дорожке, чуть наклонив голову, оцепенелая и неподвижная, как мебель у нее в доме. Я рад, что движемся мы.

— Хороший инструмент, — говорит дядя Адриан. — С новым корпусом я наверняка продам его за триста гульденов.

— А жучок? — спрашиваю я.

— Как только приедем домой, сразу разломаем корпус и тут же отвезем в котельную.

Втолкнув велосипед во двор, мы видим какого-то человека средних лет. Он разговаривает с тетей Мейнтье, женой дяди Адриана.

— Адриан, к тебе покупатель, — говорит она.

— Очень приятно, — отвечает дядя.

— Моя фамилия Брандс, — говорит покупатель. — Я пришел к вам от имени церковного совета реформатской церкви, выделившейся из объединения. Возможно, Капел, вы знаете о расколе среди реформатов.

— Я читал об этом в газете, — говорит дядя Адриан.

— Короче, — говорит Брандс, — мы будем молиться в церкви Протестантского союза, но там есть только пианино. Нам разрешили поставить туда орган. У вас найдется что-нибудь подходящее?

— В данный момент выбор у меня скудный, — отвечает дядя Адриан. — Есть мелкий товар: один простой двухфутовый, один трехфутовый, а они маловаты для переполненной церкви. Впрочем, возможно, вам подойдет «Миллер», это лучший из лучших американских органов, в превосходном корпусе. Пойдемте.

Мы идем в музыкальный салон. «Миллер» стоит у самого окна.

— Племянник, сыграй-ка нам.

Я играю псалом, менеер Брандс кивает.

— Красивый звук, — говорит он.

— И все же я думаю, инструмент маловат для зала Протестантского союза. А ничего другого нет. Не далее как вчера я продал «Маннборг». Потрясающий орган, звук — с ума сойти, но что поделаешь — его уже не вернуть.

— Адриан, тебя к телефону! — кричит со двора тетя Мейнтье.