Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Прекрасный виноградник, — сказал Ивен. — И дом прекрасный. Мы собирались подыскать себе здесь участок. Суон эта мысль понравилась. Нам с Уолзом предстояло сегодня осмотреть, какие тут продаются участки, и выбрать… — Он оторвал от грозди виноградину и съел ее, потом вторую. — Кто знает, может, вот этот виноградник мы и выбрали бы… — Он сел за руль и протянул гроздь Дейду, тот оторвал себе с десяток виноградин и съел их по одной. Они поехали дальше, и Ивен все оглядывался на белеющий среди зелени виноградника дом.

— Она умоляла меня не принуждать ее к этому, — сказал он. — Она говорила мне снова и снова, на сотни ладов, что боится этого. Я не поверил ей. Ни за что не хотел поверить. Объясни мне, Дейд, объясни, ради бога, зачем это было нужно и что меняло? Другие животные не удручаются из-за подобных вещей. Зачем же нам удручаться? Или сходить с ума. Или умирать. Или убивать друг друга. Кто мы такие? Кем себя мним? Я убил мою жену, Дейд, я убил Суон, я убил мать Рэда и Евы. Она меня умоляла, а я не желал ее слушать. Я просто не желал ее слушать и все. Чтоб мне это слушать? Мне, Ивену Назаренусу! Ни за что! Никогда! Ты человек, значит не делай того-то и того-то. Ты существо, живущее по законам морали, — значит нельзя, не делай. Сходи с ума — по законам морали. Убивай — по законам морали. Чтоб я, Ивен Назаренус, смирился с тем, что случилось? Да ни за что, никогда! Это в порядке вещей для животных, потому что они не ведают ничего лучшего, но это вовсе не в порядке вещей для меня. Я живу по законам морали. Я отличаю правильное от неправильного и считаю, что мало мне — просто жить, давать жизнь другим и защищать эту жизнь. Все, что мое, должно быть только моим, ибо у меня есть гордость. Все, что ранит мою гордость, все это — зло. А я не желаю мириться со злом. Я не желаю мириться с ним ни в ком, даже в жене моей, в матери моих детей. Я скорее убью ее. Я скорее убью себя. Я скорее убью своих детей. Я не дам отнять у меня гордость. Мою проклятую гордость. Пусть отцом этого ребенка был бы кто-то другой. Какая разница, Дейд? Ведь матерью была бы Суон. Ведь Суон была бы жива. Ведь Суон была бы Суон. Что же это такое с нами, Дейд?

— Это был несчастный случай, — сказал Дейд. — Когда мы закончим все дела в Мадере, я снова вызову доктора Элтоуна. Я скажу ему, что выстрелил в себя сам, случайно. Ты должен позаботиться о детях. Скажешь им, что Суон уехала навестить родителей.

— У нее нет родителей, — сказал Ивен. — У нее тетя в Филадельфии, с которой она жила до семнадцати лет. У нее не было никогда ни родителей, ни дома. Я даже не знаю имени и адреса ее тети. Только сейчас, за эти несколько дней я разгадал, чего она искала всю жизнь. Дом и родителей. Вот что значил для нее виноградник. Иметь свой дом и семью, если не родителей, то по крайней мере детей — они тоже родители, — и мужа, который любил бы ее такую, как она есть. Что пользы от любви, если она не полная? Суон меня умоляла, а я не слушал. Прости меня, Дейд. Я скажу детям, что она уехала в Филадельфию навестить тетю. Я домчу тебя к твоей постели как можно быстрее.

Теперь он гнал машину вовсю.

— Каких-нибудь двенадцать часов назад, — сказал он, — Суон плакала, а потом смеялась. Она смеялась, потому что хотела побыть со мною еще раз. Один-единственный последний раз. Уже из этого мне следовало понять. Понять, что решение мое не годится. Для других, может, и годится, для нее — нет. Ей не хотелось умирать. Я убил ее, вот что. Моя гордость ее убила. Убила мать Рэда и Евы. Так что теперь я остался при своей гордости.

— Это случилось бы так или иначе, — сказал Дейд.

— Нет. Если бы я любил ее, нет, — сказал Ивен. — Она была безрассудная, ну и ладно. А кто из нас не безрассуден? Прости, Дейд. Я едва не убил тебя. Посмотри на моих детей. Они родились от Суон, и у них могли быть еще братья и сестры, но теперь уже не будет. Я убил их братьев и сестер, я убил их мать, потому что не мог позволить ей иметь своего собственного сына.

— Она не хотела этого сына, — сказал Дейд.

— Она не хотела ради моей гордости, — сказал Ивен. — Она не хотела, надеясь вернуть себе мою маленькую, дешевенькую любовь. Она жила бы еще годы, если б не согласилась на мои гордые дешевенькие условия. Она могла бы иметь своего сына среди наших с нею общих сыновей и дочерей. Разве не так?

— Нет, — сказал Дейд. — Нет, не могла бы. Пойми это раз и навсегда. Пойми, что случайность убила Суон. Несчастная случайность, в самой природе ее заложенная, в твоей заложенная, та самая гибельная случайность, которая рано или поздно калечит, сводит с ума и убивает любого. Случайность, тебе сужденная, уже тебя искалечила и свела с ума. Сделай так, чтоб она не задела хотя бы Рэда и Еву.

— Как мне это сделать?

— Как? Займись приготовлениями к похоронам, вот как.

— Будь ты проклят, Дейд.

— Ты спросил меня, — сказал Дейд, — и я тебе говорю. Обдумай, что делать сегодня Рэду и Еве. Обдумай, что делать тебе со своим лицом. Оно испытало удары. Кулаком, металлом, утратой. На нем несчастье, безумие, ярость. Обдумай, какой тебе заняться работой. Обдумай, как тебе жить дальше. Если ты хочешь любить со всей полнотою, люби. Люби ее так.

— Она мертва, — сказал Ивен.

— Люби ее так, — сказал Дейд. — Суон — это Рэд и Ева. Люби их. Люби со всей полнотою. Ты уже оплакал Суон. Мне предстоит это сделать. Ты уже обвинил себя в том, что убил ее. Мне еще предстоит это сделать. И ты должен помочь мне. Займись приготовлениями к похоронам. Я буду с тобою рядом.

Они проехали остаток пути в молчании. Рана Дейда все еще кровоточила. И это она, по-видимому, настроила его сейчас на разговор, потому что вообще Дейд разговорчивостью не отличался. Он мало что имел сказать с той поры, когда еще юнцом шнырял по улицам Патерсона, и уже совсем мало с того времени, как потерял свою жену и детей и остался один, а они были далеко, живые и невредимые, но больше не с ним, и он один, без них, без своей семьи, без тех, кого он единственно и мог бы любить любовью полной и совершенной.

Фирма называлась «Глэддинг и Старч», и вышел к ним один из молодых Глэддингов. Он принялся подробно расписывать все, чем обслуживала фирма, вплоть до костюма и косметики.

— Послушайте, — прервал его наконец Дейд. — Вот этот гроб…

— Это самая простенькая из наших моделей, — сказал мужчина. — Ее редко кто спрашивает.

— Вот этот гроб, — сказал Дейд устало. — Ночная рубашка, которая на ней. И никакой косметики. Не трогайте ее вовсе. Похороны в четверг, в два часа дня… — Он достал из кармана деньги и протянул их служащему. — Выберите для нее место где-нибудь под деревом.

— Какой прикажете сервис?

— Никакого. Мы будем здесь в четверг, в два. Отсюда отправимся на кладбище.

— Вы не хотели бы взглянуть сейчас на покойницу?