Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Ладно. Но весь вопрос в том, пришлет ли он честный договор.

— Раз уж он звонил из такой дали, то, конечно, пришлет.

— Кто его знает. Сейчас я сварю себе целый кофейник кофе и начну думать — на случай, если он действительно пришлет.

Итак, мой отец начал варить себе кофе, а я начал думать о пьесе.

— Во-первых, па, что значит «пьеса»?

— Много чего. Но одно значение есть в ней всегда; пьеса — это люди, переживающие волнения.

— Неужели они непременно должны быть в волнении?

— Да, непременно. Это условие и форма их существования. Люди всегда в волнениях и заботах, где бы они ни были — в пьесе или дома.

— Но мы сейчас не переживаем никакого волнения.

— Мы сейчас не переживаем никакого особого волнения, беспокойства. Никакого узкого, маленького, сиюминутного волнения, и все-таки мы сейчас в волнении — великом, классическом.

— Что это за волнение?

— Волнение жизни, но я вовсе не спешу от него избавиться.

— Я тоже.

Зашумел кофе. Отец подождал, пока поднимется пенка, снял кофейник с огня и налил себе чашку. И с чашкой в руках принялся ходить из угла в угол, отхлебывая по глотку и отвечая на новые мои вопросы.

— Зачем существуют пьесы, па?

— А затем, что каждому человеку очень и очень хочется знать, какие волнения переживает другой. И вот, чтобы выяснить это, сотни людей собираются вместе и сидят целый вечер бок о бок в театре. Люди, чем-то взволнованные и озабоченные, передвигаются по сцене, на ярком свету, а зрители сидят в темноте, и каждый из них словно отключается от всех прочих и, сидя в своем кресле и никого рядом не замечая, перевоплощается то в одного, то в другого, то во всех, кого видит на сцене, в пьесе. Но вообще-то вся эта штука и гораздо проще, и гораздо сложнее, чем я сказал.

— Правда, па, что человека вечно что-то не удовлетворяет?

— Совершенная правда. Всю жизнь человека хоть что-то да не удовлетворяет — его родители, его планета. его эпоха, его страна, его правительство и так далее и, наконец, он сам и его прошлое и настоящее и даже, может быть, его дети и друзья и дети друзей, ибо человек такое животное, которому от природы присуще искать и обманываться и, обнаружив ошибку, разочаровываться. Однако не следует забывать, что даже тогда, когда он находит свою ошибку и испытывает неудовлетворенность, даже и в такие минуты он чувствует себя прекрасно и, пожалуй, не очень, но гордится собой.

— А верно, па, что люди все какие-то путаные?

— Да, все они — запутанные. И чем дальше, тем более.

— Почему так?

— Потому что они узнают о себе все больше и больше и от этого все хуже и хуже запутываются.

— И ты запутался, па?

— Я запутался настолько, что пишу поваренную книгу, рассчитывая с помощью этой книги наставить на путь истинный и себя, и тех, кто ее прочтет.

— Каким таким образом?

— Видишь ли, поваренная книга — это книга о еде, а еда — это основа основ человеческой жизни. Я мыслю так: если мне удастся правильно решить проблему еды, то тем самым я подготовлю правильное перерешение всех прочих проблем.

— Но ведь еда это всего только еда, не больше.

— Тут дело не так просто, как кажется. Со дня своего появления на свет человек всю жизнь должен быть обеспечен едой. И вот оказывается, что у одного еды слишком много, а у другого слишком мало. Потом оказывается, что в одной стране ее слишком много, а в другой слишком мало, в третьей же и вовсе нечего есть, и голод там разрастается и разрастается и наконец порождает проблему. Проблема эта очень скоро покидает кухню и кладовую, рот и чрево и перебирается в сферу религии, философии, права, законопорядка, цивилизации и культуры, пронизывает насквозь все, что только есть и может быть в реальной и воображаемой жизни человека.

— Ха-ха-ха! Ну и мастер же ты поговорить, па!

— Ты никогда не знал недостатка или отказа. Так вот, родись я, например, в Индии, бедняком, мне, может быть, ни разу не пришлось бы досыта наесться. И ты родился бы голодным и, может быть, за всю жизнь так никогда и не сумел бы утолить свой голод.

— Ну и что же?

— А то, что ты был бы обречен думать о еде гораздо больше, чем она того заслуживает, и от этого многое сложилось бы совсем иначе и в жизни твоей, и в особе.

— Правильно ли будет сказать, что задача писателей и их книг — обеспечить каждого едой?

— Да, что-то в этом роде. Но в несколько иных выражениях.

Я задумался о пьесе, которую собирался писать мой отец. Потом я задумался о причинах, по которым пишутся пьесы. Потом я стал снова думать о еде.

Что такое еда? Почему она представляет такую важность? Почему люди испытывают потребность в ней — трижды-четырежды в день и день за днем, год за годом? Почему они живут именно ею, а не чем-нибудь другим?

Не лучше было бы разве, если бы люди вовсе в еде не нуждались? Не лучше было бы разве, если б для жизни им вполне хватало, ну, скажем, воздуха? Если бы они становились сильнее и старше, вдыхая воздух морей и гор, или лесов, лугов, или садов, виноградников, пшеничных полей? Не лучше было бы разве для человека — жить так?

Я думаю, было бы куда лучше. Но в то же время люди живут не так. Живут они иначе, а именно — со дня своего рождения и до самой смерти они поглощают пищу, тысячи фунтов пищи разнообразнейших видов. Хлеб и молоко, мясо и овощи, фрукты и орехи, яйца и сыр, рыбу и дичь, бобы и рис и так далее и тому подобное. Стоило мне только представить себе все это многообразие, как я сразу понял, что еда — воистину великая вещь. В пять-шесть часов раз миллионы людей по всему миру ощущают потребность в очередной порции еды, и они должны ее откуда-нибудь да раздобыть.

— Есть ли на свете столько еды, чтобы на всех хватило?

— Я думаю, есть.

— Значит, дело этим немного облегчается, а?

— Немного, но не вполне, ибо очень небольшое число людей обладает достаточными деньгами, чтобы приобрести на них необходимые продукты питания.

— Мы все еще говорим о пьесе, которую ты собираешься писать?

— Именно о ней. Мы говорим о важнейшей части исходного материала всякой пьесы. То есть о важнейших потребностях каждой человеческой особи. Важнейшая же из важнейших потребностей — еда.

— А которая следующая важнейшая потребность?

— Жилище. Каждому человеку необходимо такое место, где он мог бы преклонить голову и поспать.

— А еще?

— Труд. Человеку, у которого есть уже и еда, и кров, нужен еще и труд. Посредством труда к нему приходит все, что может доставить радость, — жена, дети, время, здоровье, веселое настроение. Первое, чего он должен добиться, это здоровье, которое происходит от сознания, что ты сам заработал свое право на такую-то еду и на такой-то дом. Если человек не трудится, он заболевает.