Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

План кампании был почти готов, когда Анри, побрившись и переодевшись, спустился на кухню. Керамические мастерские в Сарразаке и завод Ламейнери в Колаке в шестнадцать часов одновременно прекратят работу. В школах учеников отпустят на полчаса раньше, и в семнадцать часов на площади состоится митинг, а затем процессия направится к местам, где были взрывы, чтобы выразить молчаливый протест.

На митинге будут выступать только представители профсоюзов, но для того, чтобы привлечь возможно более широкие слои населения, председательствовать будет Тастэ в качестве члена Лиги прав человека.

— Хосе! — крикнула Роза в окно. — Тебя тут спрашивает комиссар. Иди скорей, избавь нас от него, а то тут полон двор этих шпиков!

Не успел Хосе выйти, как появился Фоссад с известием о том, что социалисты и железнодорожники примут участие в митинге. Через несколько минут пришел и Кош. Он был в ярости.

— Черт бы их всех подрал! Я сейчас был у этого гада Бриу — хотел сообщить ему о митинге и процессии. Знаете, что этот сукин сын мне заявил?

Несмотря на злость, которая владела директором, физиономия у него была все такая же добрая и благожелательная. А гнев, клокотавший в нем, был столь необычен, что заставлял опасаться за его здоровье. Один из товарищей Хосе вскочил, побелев от волнения:

— Запретил митинг?

— Если бы запретил! Нет, для этого он слишком хитер. Он заявил, что покушения способствуют объединению всех истинных республиканцев нашей коммуны и что митинг должен проходить под знаком муниципального единства. Он не только разрешает провести митинг, а желает сам его организовать. Более того, он хочет председательствовать!

Анри инстинктивно бросил взгляд на Фоссада.

— Нет! — воскликнул толстяк. — Это невозможно. Это же бессмысленно!

Люди, сидевшие у камина, улыбнулись, но никто не проронил ни звука. Друзья Хосе с нарочитым вниманием смотрели в огонь.

Хосе, вернувшись, сразу почувствовал, что что-то не ладно.

— Что тут у вас происходит?.. Эй, профессор, комиссар тебя спрашивает.

Анри пошел не сразу — ему интересно было, что скажет Кош. Хосе внимательно выслушал его и пожал плечами.

— А мне кажется, что это очень здорово, — сказал он.

— Как? Но ведь это же маневр!

Хосе смотрел куда-то вдаль, поверх головы Коша.

— Я рад, что серьезность случившегося открыла глаза Бриу, заставила его понять необходимость противопоставить фашизму объединение самых различных сил.

Старик Эрнандес, евший колбасу с хлебом, плюнул в огонь и посмотрел на сына.

— Объединение простофиль — вот что это будет.

На секунду Хосе, казалось, заколебался, но очень скоро вновь обрел уверенность.

— Надо поговорить с Бриу. Анри, можно воспользоваться твоим телефоном?

— Конечно, но только будь осторожен: у меня в комнате лежит труп. Не разбуди его.

У выхода Анри столкнулся с Кошем.

— Нет, я лучше пойду, — буркнул тот. — От этой их диалектики с ума можно сойти!

— Почему вы так трагически на все смотрите? В конце концов, ведь так тоже можно посадить Бриу в лужу.

— Или дать ему реабилитироваться. Вы же были в Сопротивлении, Лассег, вы-то должны знать, что это разные вещи. И Хосе тоже это знает.

— Хосе хочет извлечь из случившегося политическую выгоду. И он прав.

— Я тоже хочу, но не так! Ведь это же цирк! То, что Хосе хочет, пользуясь случаем, объединить вокруг себя побольше людей, прекрасно, но надо, чтобы ради этого объединения они чем-то поступились, хоть немного активизировались, иначе вся эта затея бессмысленна. Я не против, чтобы Бриу пришел на митинг, но пусть приходит как обычный гражданин, пусть выступит, пусть заставит себя аплодировать коммунисту, вот тогда это будет что-то значить. А ведь он покропит своей святой водицей, произнесет слова, которые мы каждый день слышим, и так все запутает, что, могу ручаться, в митинге примут участие даже националисты! В таком случае, я предпочитаю вообще туда не ходить. Я очень люблю Хосе, но не намерен солидаризироваться с кем попало.

— И уж во всяком случае не с попами?

— Почему вы так говорите?

Анри движением подбородка указал на группу, появившуюся на дорожке. Двое были в сутанах — аббат Папон и аббат Ведрин.

— Ведрин тоже хочет играть главную роль в фильме. Вот он и явился к Хосе выразить сочувствие.

Кош тихонько свистнул.

— Надеюсь, он не встретится здесь с Тастэ. Но явился он не только ради кино. Ведрин, конечно, последний из мерзавцев, однако у него хороший нюх. В сорок четвертом он поддерживал вашу мать.

— Иными словами, когда будем вешать его, надо это делать повежливей? О господи, что за страна! Уверяю вас, что на Кубе все гораздо проще.

Полицейский комиссар, прибывший из Бордо, в свое время учился вместе с Анри. Ссутулившись, не вынимая окурка изо рта, он с ироническим видом закапчивал допрос соседей.

— Ну, конечно, они ничего не видели, они никогда ничего не видят… В штаны наложили от страха… А потом будут нас упрекать за то, что мы не обнаружили пластикеров! Что они думают? Мы же не ясновидцы. А ты? Ты тоже, наверно, ничего не видел?

— Видел, но я был навеселе.

— Какой же ты профессор, если не умеешь пить! Так ты видел этого типа?

— Да… Он был без шапки, в нейлоновой стеганой куртке, какую носят спортсмены. Он пробежал по дорожке и свернул налево, в направлении старой купальни.

— Сколько ему лет?

— Да молодой… лет двадцать пять, даже меньше. Он быстро бежал.

— А у тебя… есть на этот счет какие-нибудь идеи?

— Пожалуй. У всех у нас есть кое-какие идеи.

— Тогда выкладывай.

— Зачем? Чтобы этих малых предупредили, что они находятся под подозрением?

— Ты нам не доверяешь?

— Как сказать… Я доверяю сарразакским жандармам, местным полицейским, инспекторам Сюртэ, которые были тут на днях — невероятно важные. Я даже доверяю тебе, хотя давно потерял тебя из виду… Но полиции в целом — стоп. Согласись, что тут нельзя всем доверять.

Комиссар еще больше ссутулился и промолчал. Во дворе фермы появились посетители.

— Здравствуйте, профессор, — сказал аббат Папон. — Я узнал, что вы ранены.

— Сущий пустяк.

— Это очень огорчительно. А где я могу видеть Эрнандесов? Наша приходская казна не так богата, но если мы можем чем-то помочь…

— Роза возится со скотиной, а Хосе и его отец на кухне.

Ведрин на секунду задержался — глаза у него были тусклые, губы поджаты.

— А тех, кто устроил покушение, арестовали?

— Право же, господин аббат, вам следовало бы обратиться с этим вопросом к комиссару — он тут, рядом.

Под суровым взглядом аббата полицейский завертелся, словно рак, вытащенный на сушу.

— Никто нам не помогает, — принялся он жаловаться, — никто нам ничего не говорит…