Александр Зиновьев - В преддверии рая

Ты слышал, сказал один Нораб, этот болван будет совмещать два поста. С такой задницей он и на трех стульях не поместится, сказал другой. Ха-ха-ха!

А тогда тот человек из Округа долго выспрашивал о наших житейских пустяках, шутил, угощал папиросами. Потом неожиданно положил передо мной листок со стихотворением. Я его сразу узнал. Отрывки из него я помню до сих пор.

Я узнал и почерк, каким оно было написано: это был почерк Кита. Теперь тебе все ясно, спросил Человек из Округа. То-то! От нас ничего не скроешь. Так что давай выкладывай все начистоту. Вот тебе бумага, ручка... Сиди, пиши спокойно. Я через час зайду...

Для меня, говорит Нораб, женщина начинается лишь с восьмидесяти килограмм. Причем она должна выглядеть на двадцать килограмм легче, чем весит на самом деле. Ха-ха-ха!

По праздникам Генерал одевает парадный мундир, увешивается орденами, и его возят в какое-нибудь учреждение /согласно распределению горкома партии/ сидеть в президиуме, приветствовать, поздравлять, вручать, делиться воспоминаниями. Академик, увидев однажды сверкающее орденами необъятное пузо Генерала, сказал, явно сгорая от зависти: и за что только этому чурбану дали столько наград?! Как за что, возмутился я, он же командовал войсками при взятии Н. Как могли этому болвану доверить командование войсками, не унимался Академик. Войсками командовать, сказал я, это не книжки сочинять. Тут образование не нужно. Опыт нужен. Воля. Преданность. Приказано взять — возьми любой ценой. Умри, но возьми. А вот вам, ученым, даже взвод командовать нельзя доверить. У вас кишка тонка для этого. Хлипкость преобладает. Либерализм что ли. Гуманизм там всякий. А тут рука твердая нужна. Почему же нам нельзя доверить командование, обиделся Академик. Я вот институтом руководил, и не маленьким, союзного значения. Подумаешь, институт, сказал я. Институт не больше батальона. А тут, знаете, какой масштаб? Войска! Знаете, сколько тыщ он положил за этот Н.? То-то! Тут масштаб не тот. Академик бормочет о неоправданных потерях. Где он этого начитался? Было, конечно. Но в самом начале. Потом сразу исправили. А где он сам в это время был?

Академик постоянно злоупотребляет научными и иностранными словечками. Когда увлекается, начинает говорить нараспев и слишком громко, намеренно привлекая к себе внимание прохожих. Это тоже действует неприятно. А в остальном он хороший собеседник. Он понимает ход моих мыслей и обычно соглашается. Живет он с дочерью и зятем. Дочь — страшная и неопрятная женщина за сорок. С приветом, как говорит моя жена. Зять — молодой парень лет тридцати, с бородой, с гонором и себе на уме. Ядовитый и противный парень. Но его прогрессивность не мешает ему жить за счет тестя, пользоваться его квартирой и дачей. Кстати, о даче...

С этой новой /конечно, великой и гениальной/ конституцией Они Там, видать, совсем взбесились, говорит Сын. Каждую неделю нас собирают обсуждать проект. Заставляют поправки и дополнения выдумывать. Один остряк предложил внести в конституцию статью, обязывающую уступать место старшим в общественном транспорте. Тошнит от всего этого. А ты возьми и скажи об этом, говорю я. Ты что, маленький, говорит Сын. К тому же это все спектакль, сплошное пустозвонство. Мы в свое время тоже думали, что это спектакль, говорю я. И многих тогда тоже поташнивало. Но, между прочим, после принятия той конституции вскоре начался тридцать седьмой год. Тогда была трагедия, а это — фарс, говорит Сын. Трагедия сначала всегда воспринимается как фарс, говорю я, ибо всегда для нее находится предшествующий образец, который кажется подлинной трагедией. Ты становишься философом, говорит Сын. Станешь, говорю я. У нас намечается разоблачение группы, занимавшейся антисоветской пропагандой, а может быть, и того похуже — антисоветской деятельностью. Это как вышестоящие инстанции решат. После принятия новой конституции им за нанесение ущерба авторитету нашего государства могут законно влепить большие сроки. Так что у этого фарса есть далеко идущие практические намерения. Ошибка Сталина ведь заключалась не в репрессиях как таковых, а в нарушениях законности. Теперь, если нечто подобное начнется в ощутимо широких масштабах, это будет уже законно. Не преувеличивай, говорит Сын. Теперь не те времена...

Сколько раз ты делаешь это дело с бабами за одну ночь, спрашивает один Нораб у другого. За кого ты меня принимаешь, возмущается тот. Спроси у моего помощника. Я даю лишь общие установки, а он занимается разработкой деталей. Ха-ха-ха!

Общепризнано в среде нашего мудрого и любимого начальства и всего холуйствующего перед ним прогрессивного человечества, что мир строго делится на две части: 1/ мы; 2/ все остальное. Мы являемся средоточием всего наилучшего. По всем добродетелям мы превосходим всех. Во всех выдающихся делах мы опережаем всех. Ничего плохого у нас нет. А если и бывает, то в порядке исключения. Пережитки прошлого в сознании или тлетворное влияние Запада, с которым мы пока вынуждены считаться. До поры до времени, конечно. Из чисто гуманных соображений. Причем, с недостатками мы боремся и преодолеваем их сразу же, как только замечаем. Вот, к примеру, заметили наши высшие руководители... Именно они сами, вот что значит видеть дальше всех, обладая передовой теорией! А они-то на этой теории собаку съели. Как?! Неужели уже и собаку съели?! Тьфу, прости господи,... твою мать! Это я фигурально. Так вот, заметили наши руководители, что мяса нет и не предвидится. И с картошкой худо. И даже с хлебом не очень-то того... И что же вы думаете? Тут же честно признали: успехи с продовольствием у нас грандиозные, но все же не такие, как ожидали, темпы роста на ноль целых и хрен десятых меньше. В общем, намеченное перевыполнение мы перевыполнили, но темпы роста перевыполнения превысили старые не настолько много, как должны были бы... Погода помешала... И пришлось помогать... К тому же клеветники... Признали честно и мужественно. И тут же в две недели преодолели. Собрали пленум. Ударили постановлением: увеличить производство продуктов питания втрое... Нет, в пять раз! И сразу в народе подъем необыкновенный. Поток писем трудящихся. Встречные обязательства. Рапорты. Награды. Одних Героев Труда полторы тысячи. Клеветников и паникеров, конечно, убрали. Народ потребовал. Одним словом, мы!