Александр Зиновьев - В преддверии рая

Раньше в Москве было, где выпить и что закусить. Не то, что теперь. Да, представьте себе, и закусить. Хотя война кончилась совсем недавно, хотя неурожаи /реальные, а не фиктивные, как теперь/ следовали один за другим, и не по вине империалистов и их прислужников-диссидентов /как теперь/, а по причине природных капризов, однако, в любой пивнушке /а они были на каждом шагу/ можно было получить на закуску бутерброд с колбасой /!/, с сыром/!!/ или икрой/!!!/. На торцах всех устаревших домов и на крышах новостроек с архитектурными излишествами наряду с лозунгами «Да здравствует...», «Вечная слава...» «Вперед...» и портретами мудрейшего из мудрейших красовались рекламы, призывавшие трудящихся употреблять в пищу /обратите внимание на изящество стиля!/... Что бы вы подумали?! Крабы!!! В любом гастрономе можно было купить копченую треску и даже порой судака. Как было сказано в «Евангелии»,

А уж о выпивке и говорить нечего. Что пить и где пить, над этим голову ломать не приходилось. Захотелось выпить /а какой дурак не хочет этого?!/, иди в любом, произвольно выбранном направлении, и ты непременно через сто-двести метров окажешься в пивнушке, в кафе, просто в столовой или в магазине, где продают в разлив все, что содержит градусы, короче говоря — в «забегаловке», составлявшей тогда самую глубинную сущность московской жизни. Нет денег? Не беда. На выпивку тебе любой займет рубль или трешку. А то и пятерку. На что другое не займут, а на выпивку всегда. Выпивашные долги, как в свое время карточные, суть долги чести. Они всегда возвращаются в срок. И не было проблемы, с кем пить. Теперь-то это — проблема, и к тому же — почти неразрешимая. А тогда мы даже не подозревали, что такая проблема вообще возможна. Тогда лучшие сыны и дочери народа живо откликались на призыв «тяпнуть» по поводу и без такового. И что любопытно, хулиганства было не больше, чем теперь, и прогулов не больше, и в вытрезвитель попадали не чаще. Одним словом,

Это другое дело, подумал Ученик. По крайней мере не так скучно. Насчет выпить — это идея. Но с кем, в самом деле. Может быть с Одноруким?Он, видать, мужик ничего. Для начала хватит, сказал он вслух, пересчитав свои жалкие «монеты». Приветствую, сказал Однорукий в ответ на предложение Ученика. Единственная разумная идея за весь день! Только как быть с финансами? Впрочем, это не проблема. Не возражаешь, если мы пару девиц прихватим? Они, надеюсь, нам и займут до получки. Я тут недалеко одно местечко знаю!...

«Девицы » /одной из них — за сорок, а другой... Не стоит лучше говорить/ идею поддержали, но предложили лучше провернуть это мероприятие на квартире у одной из них. Дешевле, спокойнее, уютнее. Ученик сказал, что это не так романтично. Его подняли на смех. От лепты его отказались на том основании, что одна из «девиц» подработала как-то некоторую сумму, вполне достаточную для приличной выпивки, но теперь уже недостаточную для покупки модных сапог. Во всем есть своя положительная сторона, сказал по сему поводу Однорукий. Если бы цены на сапоги не повысили, не видать бы нам сегодняшнего выпивона. Но ты пожалей себя, купи хотя бы колготки. Это не так-то просто, сказала Девица. Не беда, сказал Однорукий, женщины хороши и без колготок. Ох, и надерусь же я, ребята, сегодня!

Откуда это, спросил Ученик. А черт его знает, сказал Однорукий. Не все ли равно?

Вот, к примеру, тебе сейчас надо идти на лекцию в «круглый зал» /угол Герцена и Моховой/. История КПСС. Читает профессор Гурвич. Читает, конечно, блистательно. От скуки сдохнуть можно, но здорово шпарит. Потом его за космополитизм куда-то убрали. Теперь-то мы знаем, что нехорошо поступили. А тогда мы хихикали: еще одного подонка из этой банды трепачей убрали! Ну, да дело прошлое. Итак, читает Гурвич. Ты вспоминаешь об этом. Отчетливо видишь его на кафедре-трибуне. С поднятой рукой. Словно сам Ильич на броневике. Отчетливо слышишь его чеканный голос. Только Маркс и Энгельс!... Только Ленин и Сталин!... И тебе становится тоскливо, и не выпить уж никак нельзя. И ты потихоньку, блудливо опустив глаза, проскальзываешь в толпе мимо комсорга группы, парторга группы, старосты группы, старосты курса, уборщицы тети Даши, инспектора учебной части Тебенькова /фамилию его мы произносили без буквы «Т»/..., быстро мчишься мимо памятника Герцену /или Огареву?/, скрываешься под арку центрального входа, выныриваешь с противоположной стороны во внутренний двор и через ворота налево мчишься на улицу Герцена, как раз напротив скопления пивнушек, получивших общее название «Ломоносовка». Теперь на этом месте нет ничего. Что-то вроде клумб и газончиков, и скамеек, на которых избегают сидеть даже пенсионеры.

И ты не одинок. Вслед за тобой филолог Костя /он чуточку отстал от тебя, поскольку его факультет был этажом выше/. С какой лекции удрал Костя, он сам не знает. Около истфака вас уже ждет историк Эдик. Он смылся с лекции профессора Толмачева, одного из самых выдающихся кретинов советской /очень богатой кретинами/ истории. Того самого, который четвертовал Польшу на три неравные половины. Толмачева мы все хорошо знаем. Им потчуют первокурсников на всех гуманитарных факультетах Университета. В аудиторию Толмачев не входит, а врывается, на бегу срывая с себя шляпу, пальто, и еще какие-то тряпки. Еще от двери начинает истошно вопить какую-то дребедень. К примеру — такую: в то время, как буржуазия ела цыплят, лимоны, апельсины, шпроты и прочие цитрусы, пролетариат подыхал с голоду на баррикадах. Дорвавшись до кафедры, Толмачев приходит в неистовую ярость. Скидывает пиджак, расстегивает галстук. Говорят, что однажды он чуть было брюки не снял. И зовет нас спасать жизнь Карла Либкнехта и этой, как ее Клары Цыцкин... Нет, Розы Люксембург. Толмачев — член партии с семнадцатого года. И с тех пор играет роль пламенного революционера.

В «Ломоносовке» нас ждет экономист Степан. Он фронтовик, прошел огни и воды. Три ранения. Куча орденов. Нервы железные, закаленные. Но и он не может выдержать, когда профессор Токмолаев в сотый раз начинает жевать высоты марксисткой экономической мысли: одна сапог равен два булка... Степан на четвереньках выползает из аудитории, послав на ... старосту, парторга, комсорга и всех прочих. Ему можно, он — ветеран, «золотой фонд» Университета.