Александр Зиновьев - В преддверии рая

Наслушался я разговоров капитана и решил применить его теорию к моей помощнице Замухрышке. Первый раз после этого я осмотрел ее внимательно. И заметил, что она не так уж дурна. И не такая уж тощая. Грудь, зад, ножки,— все в норме. И мордочка премиленькая. А зубы, скажем, прямо заглядение. Скромненькая, тихенькая,— так это же хорошо. В общем, я остался доволен осмотром и принял твердое решение: эта девочка будет моей!

Вечером я взял у своей бабы поллитровку и закуски, сказал, что сегодня занят, встречаюсь с одним важным человеком /баба считала, что я на «секретной работе»/ и угощение для него. Позвал к себе Замухрышку, попросил капитана на время смыться /дал, кстати, ему координаты своей бабы и, судя по всему, он там заночевал,— потом я своей бабе за это сцену закатил дай боже!/. Замухрышка сначала отказалась пить, просила ее отпустить. Но я уговорил ее выпить стопочку, пообещав отпустить потом. Она выпила и захмелела. Потом еще. В общем, так она и осталась у меня. Но хотя она и была пьяна, я с ней ничего не мог сделать. Уперлась, как осел: пока не зарегистрируем брак, она не даст! Всю ночь я с ней промучился. Утром капитан, увидев мой измученный вид, поздравил меня с победой.

Меня история с Замухрышкой, как говорится, заела. Я решил добиться своего, чего бы это мне не стоило. Это качество — железную и непреклонную волю - я в себе ощутил еще в школе. На следующую ночь я ушел к своей бабе. Та все время путала меня с капитаном, и я закатил ей сцену ревности. Все мои попытки в последующие дни заманить Замухрышку к себе в комнату не увенчались успехом. Тогда я пошел на хитрость. Перепечатывала она какие-то секретные бумаги для начальника /а у нас все бумаги были секретные,— война!/. Вышла на минутку/ в туалет, надо полагать/. Я у нее несколько листочков и изъял незаметно. Так, чтобы она не сразу хватилась. Чтобы хватилась тогда, когда меня в комнате не было. Чтобы меня видели в другом месте. В общем, я все тонко рассчитал. А за потерю таких документов... Сами понимаете! Тем более для глупой девчонки. Документы-то, конечно, ерунда. И ничего бы ей не было. Ну, дали бы суток пять губы, и все. Но она-то не знала, глупая. Она-то думала, что за это полагается трибунал.

Хватилась она этих листочков, побледнела, губы трясутся. Мне аж жалко ее стало. Она ко мне, конечно. Я же начальник ей. Дело, говорю, серьезное. Надо подумать, приходи, говорю, ночью ко мне и обдумаем. Придешь — все возьму на себя, найдем эти листочки. Не придешь — пеняй на себя. Трибунал! Вот так-то! Она ничего не сказала. Ушла куда-то. Я про себя усмехаюсь: мол, придешь, голубушка, никуда не денешься! А она, дура, взяла и повесилась! И записку оставила, в которой все рассказала. Честная, мол, она. Вот и раздули из этого пустяка дело целое.

Эх, молодость, молодость! Ушла ты и никогда не вернешься. В трудные годы жизни Страны ты прошла. Тяжкие испытания выпали на твою долю, не то, что у нынешней молодежи. Они без труда и трудностей имеют все то, что мы отстояли для них такой дорогой ценой!

После демобилизации из армии я поступил в Институт Международных Отношений. Конечно, пока мы воевали, тут подросли маменькины сыночки со связями и знанием иностранных языков. И нам, ветеранам, нелегко пришлось. Надо было наверстывать упущенное и заниматься общественной работой. Меня сразу избрали в партийное бюро курса, затем — секретарем парторганизации курса, затем — в бюро всего института. Учиться было трудно. К тому же я в это время уже женился. Правда, у жены была хорошая квартира, и отец ее заведовал крупным магазином, так что жили мы сытно. Но все равно семья. Так что пришлось специализироваться по Польше. Кто знал, что эта специализация, казавшаяся тогда самой легкой, окажется скоро довольно коварной и бесперспективной?!

По окончании я хотел было развестись с женой /потаскуха попалась редкостная!/, но ничего не вышло. Жена написала заявление в партбюро, и мне пришлось выбирать: либо в Польшу ехать в посольство, но с женой, либо развод, партвзыскание и работа где-нибудь в провинции /преподавать польский язык!!! каким-нибудь эскимосам или чукчам!!!/. Я, конечно, выбрал первое.

В Польше я проработал около пяти лет. С женой мы помирились. Появились дети. Работа была интересная: следить за поведением наших граждан в Польше, за переводами наших авторов на польский, за высказываниями польских авторов о нас и т.п. Между прочим, я и впоследствии входил в специальный комитет, контролировавший эту сферу деятельности наших граждан в Польше. Когда поляки сделали перевод одной из книжек Гения и собирались уже печатать его, я решительно вмешался в это дело, и издание было запрещено. Никто так и не узнал, почему издание сорвалось. Тогда Гений вроде был в почете, претензий к нему никто не имел. Но я глядел вперед. И кто же оказался прав? То-то!

Жалоб на мою деятельность было много. Но я твердо проводил нашу партийную и государственную установку. И положение мое было прочно. К тому же я одновременно выполнял функции, которые не принято афишировать. Из-за этих-то функций моя дипломатическая карьера и сорвалась. Я не учел того, что началось «либеральное» время, и стал собирать сведения о поступках некоторых важных сотрудников посольства, явно порочащих их. Они объединились и совершили по отношению ко мне нетоварищеский, подлый поступок: они однажды устроили вечеринку, сильно напоили меня /наверно, что-нибудь подсыпали!/ и подсунули женщину дурного поведения, болевшую венерической болезнью. Жена после этого со мной развелась. А эта женщина обвинила меня в том, что ее якобы заразил я. Кончилось дело тем, что судить меня не стали /не за что!/, но дипломатическую работу пришлось оставить и перейти на идеологический фронт. Впрочем, я об этом не жалею, так как вскоре понял, что именно идеология есть мое призвание.

Когда меня переводили в область идеологии, со мной имели беседу в одном ответственном учреждении. Вот смысл этой беседы.

Сейчас начинаются либеральные веяния. Мы вынуждены перед Западом делать вид. Иначе сейчас нельзя. Нам надо преодолеть трудности, для этого нужны связи с Западом, поэтому... И т.д. Это — временно. Поэтому надо суметь провести линию Партии достаточно гибко и умно. Нужно терпение и т.д. Из этого не следует, однако, что мы пошли на уступки. Наоборот, надо помнить и быть готовым. И неуклонно... и т.д. Вам поручается трудный участок. Не ждите указаний. Сами проявляйте должную инициативу. Научитесь распознавать реальных врагов. Главный враг — не эти либеральные болтуны. Они получат свое /степени, звания, квартиры и т.п./ и заткнутся. Главный враг — кого ничем не подкупишь и ничем не испугаешь. Надо умело помешать появлению значительных независимых личностей, которые не подчиняются нашему контролю. Приглядитесь на месте. И действуйте по обстоятельствам.