Александр Зиновьев - В преддверии рая

Старался я вовсю. Быстрее всех вскакивал по подъему, лучше заправлял койку, тщательно чистил оружие, выше всех поднимал ногу на занятиях по строевой, до блеска драил сапоги. Я ел глазами всяческое начальство. Благодарность стала следовать за благодарностью. Скоро я стал Отличником боевой и политической подготовки. Тогда-то меня и вызвал к себе начальник Особого отдела. А после успешного окончания программы «молодого бойца» меня направили на курсы замполитов. Там, конечно, было куда легче. Кормили лучше. Теории больше /все в тепле, а не на морозе и не под дождем/. Да я уже привык к армейской службе. Так что ужасы первых месяцев армии стали казаться просто смешными. И я уже сам авторитетно поговаривал, что так и нужно, что все должны пройти через эту суровую школу. Я и сейчас так думаю. Если бы всех этих наших крикунов и гениев пропустили через то, через что прошли мы в свое время, они не то и не так запели бы. Я много раз разговаривал с реабилитированными, которые отсидели в лагерях много лет, и все они в один голос говорили, что нынешнюю молодежь не мешало бы пропустить через эту школу жизни. А то распустились, сволочи. Зажрались!

В газете напечатали фельетон, разоблачающий гнусный моральный облик нашего Гения. В институте все удивляются /я связей с институтом не теряю/, как могла такая гадина столько лет прикидываться порядочным человеком. Сами виноваты! Проглядели! Прохлопали! А я с самого начала предупреждал, что с этим Гением надо было разделаться по-партийному. Гнать его надо было. А мы с ним либеральничали. Ученый!! Да какой он к черту ученый?! Видимость одна. Моя-то совесть чиста. Я свой долг выполнил. Если бы не я, может быть, этот негодяй в академики пролез или за границу уехал бы.

Честному человеку и патриоту, настоящему коммунисту теперь работать стало куда труднее, чем раньше. Теперь надо делать вид, прикидываться, изображать из себя что-то западнообразное. Тьфу, прости господи! И главное, все же знают, что это вранье, а все ломают комедию. Неужели без этого нельзя?! Раньше было куда честнее. И определеннее. И между прочим, обид таких раньше не было. Все понимали, что за дело. Вот, к примеру, подай Гений раньше на обсуждение такую книжку, как его последняя книжка /ее у нас отклонили, как известно/. И что? Посадили бы в два счета. И никто этому даже не удивился бы. Наоборот, удивились бы, если бы не посадили. А уж о том, чтобы напечатать такую книжку на Западе, и речи быть не могло. Не допустили бы. Расстреляли бы заранее. А теперь? Руководству хорошо известно, что книгу Гения пропускать нельзя. И снизу по этому поводу сигналы были. И сверху указания были. Однако все равно начинают разводить мороку. Обсуждают на секторе. Критикуют. Но все же рекомендуют к печати. Мол, спорная концепция. Но — наука же. И на Западе хвалят. Затем Ученый Совет. Та же комедия. Опять немножко ругают, немножко хвалят. И опять утверждают. И так далее. Книгу все равно зарубят на каком-то этапе, но так, чтобы никто этого не заметил, чтобы никого в реакционности обвинить нельзя было, чтобы выглядело это как желание прогресса и добра. Боже мой, сколько на все это сил уходит и времени! И нет гарантии, что книжка не пройдет. Иногда проскакивает. Тот же Гений ухитрился все-таки две книги протащить. До сих пор не могу простить себе, как это я прозевал. С одной книжкой этот мерзавец проделал такой трюк: на обсуждение давал один текст, а когда дело дошло до типографии, ухитрился подменить его и подсунуть другой! Обсуждавшийся текст был типичным барахлом. Со ссылками, цитатами. Отчего не пропустить? Пусть все видят, что этот Гений ничем других не лучше. С другой книжкой чистый случай вышел. Мы подготовили ряд писем в издательство с разоблачением некоторых ошибочных положений автора. Пока мы это делали, в издательстве слетела одна книга. Образовалась «дыра», невыполнение плана. Старший редактор предложил Гению пустить его книгу без литературного редактирования и с одной лишь версткой. Тот, конечно, согласился. Он знал, что письма будут и решил: лучше плохо напечатанная книга, чем совсем без книги. Когда наши письма дошли до руководства издательства, книга уже поступила в продажу. Одного из авторов писем чуть удар не хватил от огорчения. Но после этих казусов мы приняли надлежащие меры. И этому негодяю больше уже не удалось напечатать ни одного своего враждебного нам сочинения.

Впрочем, лично я его сочинения не читал. Во-первых, в них ничего понять нельзя. А во-вторых, не стоит тратить время на всякую ерунду.

Гораздо проще было с заграничными поездками. Там давно смекнули, что Гений не наш человек, и начали его раздувать. Приглашать стали на всякие конгрессы и симпозиумы с лекциями. И просто так, посетить. Когда это все началось, я как раз заведовал Иностранным отделом. Возможности сорвать поездку сотрудника практически неограничены. Например, приглашение пришло, а ты приглашенному о нем не сообщаешь. Если он пронюхает какими-то иными путями, говоришь, что приглашение получено, будем оформлять. Но обычно приглашенные узнают о приглашениях много времени спустя, когда приглашения теряют смысл. Или включили сотрудника в делегацию. Надо оформлять документы обязательно. Ты и оформляешь. Но что тебе стоит оформить так, чтобы их вернули обратно. Задержать на недельку. А если все же какое-то начальство требует оформить в срок, оформляешь в срок и как следует. Но накануне отъезда делегации снимаешь трубку телефона, набираешь хорошо знакомый номер и говоришь, что в институте есть мнение, что такого-то пускать на Запад не целесообразно. И человека в самый последний момент задерживают. Нашему Гению даже в голову не приходило, что по крайней мере в тридцати случаях из пятидесяти заграницу ему сорвал я. И я об этом не жалею. Наоборот, горжусь. И время подтвердило мою правоту.

И какое мне, собственно говоря, дело до этого вшивого Гения?! Я много раз говорил себе: плюнь ты на него, пусть просиживает штаны над своими бумажками и приобретает «мировую» известность! Живи себе спокойно! Однако чувство партийного и гражданского долга пересиливало. Если я оставлю его в покое, и другие оставят его в покое, то этот мерзавец натворит таких дел, что... Нет, за такими надо смотреть в оба.

А между прочим, у нас с ним были хорошие отношения. Пришел он к нам в институт сразу после защиты кандидатской. Говорили, что защита была блестящая. И превозносили его до небес. А ведь ему еще и двадцати пяти не было! Я в двадцать пять только из армии демобилизовался и на первый курс поступил. Где справедливость?! Мы воевали, а эти сопляки пришли на готовенькое. И сразу диссертации позащищали. Я диссертацию защитил только через пять лет после этого сопляка. Мне за сорок было.