Александр Зиновьев - В преддверии рая

Решило высшее руководство даровать трудящимся демократические свободы. Начать решили с самых основ — открыли на улице Горького бордель для трудящихся. Ну, спрашивает Вождь, посещают трудящиеся бордель? Плохо, говорит Нораб. Цены, небось высокие, говорит Вождь, надо снизить. Снизили, говорит Нораб. Не идут, сволочи. Приплачивать надо, говорит Вождь. Приплачиваем, говорит Нораб. Не идут, сволочи. Блядей, небось, плохих подобрали, говорит Вождь. Нет, говорит Нораб, самых что ни есть подходящих подобрали, еще с дореволюционным партийным стажем. Ха-ха-ха!

Ого, сказал Дядя, просматривая газету, три четверти населения приняли участие в обсуждении проекта новой конституции. Такого идиотизма не было даже при Сталине. Интересно, сказал я, где они набрали эти три четверти? Это значит, и младенцы принимали участие, и больные, и выжившие из ума старики. Очень просто, сказал Брат, некоторые люди принимали участие в обсуждении по три, по четыре и даже по пять раз. Вот они и посчитали в среднем. При Сталине, сказал я, вера какая-то была, а теперь — сплошная липа. То же самое было, сказал Дядя. Ничуть не лучше. А что ты имеешь ввиду, говоря о вере, спросил меня Брат. Это весьма растяжимое понятие. Вот, например, я верю, что на смену дня придет ночь, что чашка разобьется, если я ее брошу на пол, что сдам математику минимум на четверку, что на каникулы подамся на юг, что мой друг меня не продаст и т.п. Тут много разнородных явлений, и во всех случаях мы говорим «верю» или «не верю». Надежда, желание, уверенность, доверие и т.п. Одно дело — верить во что-то на основе личного опыта, другое дело — на основе опыта человечества и познания, третье — на основе желания, четвертое — на основе страха и т.д. Подавляющая масса населения относится к новой конституции так же, как в свое время то население к старой,— с полным практическим безразличием, как к явлению в области начальственного спектакля. В обсуждении люди участвовали, как и раньше, из страха, из шкурнических соображений, в силу холуйской натуры, из желания себя показать и т.п. В общем, тут работали все возможные мотивы и причины. Они и раньше были. А установить долю тех или других сейчас уже невозможно. Но с точки зрения социальной психологии то, что сейчас называют «искренней верой в идеалы коммунизма», на самом деле было лишь заданной формой фразеологии, адаптации и самооправдания. Откуда тебе знать, усомнился я. Наука, сказал он. Если ты мне скажешь, что пятьдесят лет назад сила тяготения была в два раза меньше, я же не поверю тебе.

Не жаловаться на устройство жизни должен ты, услышал Ученик чистый и возвышенный голос, а на себя оглянуться. Помни, все в тебе, все из тебя, все от тебя. И нет иных причин происходящего. Не жаловаться на обстоятельства, а восстать против зла должен ты, иначе ты не человек. Помни... Помни... Должен...

— Что со мной, где я?! — закричал Ученик, сбросив дырявую дерюжку с голого тела и опустив посиневшие ноги на холодный цементный пол.

— На том свете, молодой человек,— услышал он насмешливый голос обросшего седой щетиной существа на койке рядом.— В вытрезвителе, конечно, где и подобает быть порядочному человеку.

— Как я сюда попал? Что же теперь со мной будет?

— Ничего особенного. Напишут на работу. Сообщат в особую комиссию вашего района. Вызовут, оштрафуют, на первый раз /а вы, судя по всему, начинающий/ предупредят. И все. Министром и партийным секретарем вы, конечно, уже не будете. Жаль, конечно, но что поделаешь. А потом... В общем, как сказано:

Эти гады, конечно, обчистили наши карманы. Впрочем, там и чистить уже было нечего вроде. Ну, да не беда. Скоро нас выгонят отсюда, и мы сообразим похмелиться. Как сказано в том же первоисточнике:

— Кто я такой? Я уже представился вам некоторое время назад. Что же, могу напомнить: Командировочный. О себе можете не говорить, я помню все в деталях.

— Мы вчера здорово заложили,— говорил Ученик, когда они с Командировочным незнакомыми переулочками двигались к Дусе.— Премию пропивали. А где мы, собственно говоря, находимся?

— В славном городе Вождянске,— сказал Командировочный.

— Не может быть?! А как я сюда попал?! Мне же на работу надо!..

— Вы прибыли ночным самолетом. Требовали, чтобы вас доставили к самому товарищу Сусликову.

— Кто такой Сусликов? Я не знаю никакого Сусликова!..

— Я тоже не знаю, хотя тут весь народ только и говорит о нем. Что касается работы... Работа не волк, в лес не убежит. А если и убежит, туда ей и дорога. Как сказано все в том же Евангелии:

Секретарь Городского Комитета КПСС перерезал ленточку. Председатель Городского Совета потянул за веревку. Покрывало медленно сползло к основанию, обнажив свеженький бронзовый бюст товарища Сусликова, еще не покрывшийся зелеными подтеками и еще не засранный голубями, которые наводнили город в ужасающих количествах. Военный оркестр грянул торжественный марш, специально сочиненный для этого случая местным композитором и названный в честь товарища Сусликова «Героическая Суслихуита». Представители трудящихся, воины, школьники и дети дошкольного возраста усыпали основание монумента и окружающее его пространство в радиусе десяти метров живыми цветами. Начались торжественные речи, приветствия, клятвы, здравицы и т.п. Не дожидаясь конца процедуры, Стопкин, Жидов и Командировочный потихоньку смылись с площади в злачное место, только что открытое Командировочным. Открыл-то это место, собственно говоря, трест столовых и ресторанов Буденновского района города. А Командировочный открыл его совсем в другом смысле, а именно — в том, в каком Колумб открыл Америку.

— Местечко,— говорил Командировочный, предвкушая удовольствие от предстоящего выпивона,— блеск, сами увидите. Только что открыли. Совсем еще не загажено. А у нас, сами знаете, традиция. Когда открывается новая пищеточка, первые два дня в ней можно еще ухватить столик, не заваленный грязной посудой, и взять рагу с картофельным пюре или макаронами. Правда, рагу — сплошные кости и жилы. Но зато они изъяты из настоящего мяса. И запах опять-таки натуральный, мясной. И поварам, официанткам и посудомойкам приказано обращаться к посетителям на «вы». Так что вместо привычного грубого обращения «куды прешь, твою мать?!» мы услышим «куды это вы прете, вашу мать?!». Все-таки приятно, человеком себя чувствуешь. Послушайте, а кто таков этот Сусликов?