Александр Зиновьев - В преддверии рая

— Пойми, тут все не так-то просто. Людей запугали и задурили. Они же верят в это!

— Верят, значит, хотят верить. Ты сам пойми, согласно самому понятию веры насильно верить нельзя. Вера есть проявление свободной воли. Конечно, людей запугали, но они из-за этого не стали верить. Из страха они сделали вид, что поверили. К тому же, это удобно, свою подлость скрыть можно. Когда людям выгодно верить, они меньше всего склонны верить. Это — лжевера. Но,увы, она ничуть не слабее подлинной веры, когда счет верующих идет на миллионы. Миллионы лжеверующих — страшная сила. И беспощадная в своей монолитной жестокости.

- Итог-то получается тот же!

— Нет, противоположный. Веру разрушают одними способами, а лжеверие — другими. Веру в коммунизм они разрушают сами. Они укрепляют лжеверие. А это гораздо серьезнее.

Весь вечер спорили о счастье. Друг говорил, что счастье — не проблема. Людей можно сделать счастливыми посредством уколов, не улучшая условий их жизни. Человечество стремится не просто к счастью, а к такому счастью, которое является следствием хорошей жизни. Она не согласилась с этим. Результат уколов — состояние тела. А счастье есть состояние духа. Он возразил, что состояние духа есть состояние тела. Я сказал, что утверждение, будто цель человечества — счастье, чушь несусветная. Во-первых, человечество не имеет единых целей. У меня, например, и у Жениха цели различны и даже местами противоположны. Он хочет жить паразитом на шее таких, как я, а я хочу сбросить с шеи таких паразитов, как он. А во-вторых, человечество как целое вообще не имеет никаких целей. Это определенная группа людей хочет выдать свои эгоистические цели или свою демагогию насчет целей всего человечества. Она обвинила меня в чрезмерном рационализме и заявила, что иногда фикции играют в истории более серьезную роль, чем реалии. Друг сказал, что если б наши родители и учителя услышали нашу беседу, они не поверили бы своим ушам. Мы стали издеваться над глупостью взрослых. И на этой платформе у нас возникло единство.

Я слышал, сказал Командировочный, в других местах применяют недозволенные методы «лечения» и держат насильно здоровых людей. Особый термин появился — «карательная медицина». Не буду это оспаривать. Но что касается нашей лечебницы / у нас ее называют здравницей/, то у нас нет абсолютно ничего недозволенного. Тут все дозволено. Это мое утверждение допускает двоякую интерпретацию. Выбирайте любую, в этом вас тоже насиловать не будут. И насильно здесь вообще никого не держат. Уходи, если хочешь. Что, дверь заперта? Помочиться хотите? Дуйте в угол, за раскладушку. Подушку только отодвиньте. Мы всегда туда делаем. Вот я и говорю, все равно не выйдешь. А выйдешь, далеко не уйдешь. Куда ты денешься без копейки в кармане, в чужом городе, где все на тебя зверем глядят. А обработают тебя тут так, что на тебя все собаки кидаются, а дети и пенсионеры сразу волокут в милицию. Да и куда ты уйдешь в этом мире? И зачем? Здесь хотя бы койку дают и кормят, внимание оказывают. Большинство больных свободно гуляет по территории, в городе бывают. Правда, не более одного раза. Второй раз их туда ничем не заманишь. Вы сами знаете, что такое наш город. Полное отчуждение всех от всего и вся. Никуда не зайдешь уютно посидеть, выпить чашечку кофе или стаканчик вина. Не говоря уж о прочих причинах, о которых я уже упоминал. А местных психов у нас не держат, их отправляют в другие города. Тут только иногородние. Это — первый принцип укомплектования здравницы: больной должен быть изъят из его родной среды, помещен в чуждой ему среде и обрести такой вид, чтобы местные жители воспринимали его враждебно, а он испытывал страдание от пребывания в этой чуждой среде и избегал ее. Поверьте, эта здравница для подавляющего большинства больных — дом родной. Мне повезло, что я наткнулся на вас. К тому же я — персонал, а не больной. Среди больных до сих пор не было ни одного контакта с местными жителями. Даже на почве секса: секс здесь почему-то полностью исключен. Даже сексуальные маньяки ограничиваются чисто теоретическими рассуждениями на эту тему. И в основном врут. Вранье здесь процветает. Оно есть в некотором роде компенсация за утраченную реальность и единственно доступная форма творчества. Короче говоря, человек тут должен себя чувствовать «как дома», только дома, а «домом родным» для него должна стать чуждая для него среда, в которой его держат так, что даже сбежать из нее он уже не хочет, а если и захотел бы, то не смог бы. А если бы смог бы, то не обрадовался бы и т.д. В общем, тут хитрая диалектика. Читайте «Капитал» Маркса, особенно первый раздел. Насчет стоимости. С ней тоже нечто подобное происходило на ста страницах мелким шрифтом...

Первое время здесь развели всякого рода самодеятельность. Кружки. По примеру американцев устроили самодеятельный театр и студию рисования. И тут началось такое! За полгода местные художники обставили даже помоечных художников нонконформистов Москвы, а театральная группа заткнула за пояс знаменитую «Таганку», не говоря уж о такой шпане, как «Малая Бронная» и «Современник». .Особым постановлением все это дело прикрыли. Рисовать в духе передвижников и играть по системе Станиславского психи ... нет, не отказались, а просто не умели. Для этого надо было таланты иметь и много трудиться. А современные формы искусства никаких талантов и трудолюбия не требуют. Оставили только вокальную студию. От этих стервецов тут временами спасения нет. Поют похлеще Пьехи, Кобзона, Хиля и прочей безголосой швали. Одна потешная девица тут есть. Имма Сумак отечественная. Задирает подол, сует микрофон в задницу и шпарит весь репертуар Сопота. С первой до последней песни. И мужские, и женские. И здорово так, животики надорвете. Пляски еще оставили и футбол. Хоккей нельзя — клюшками дерутся, сволочи. Ансамбль песни и пляски даже на областном фестивале выступал, премию получил. А футбольная команда играет в лиге «Д» /по местной шкале/. Это — второй принцип нашей здравницы: пусть дрыгают ногами и дерут глотку, но чтобы никаких проблем, никакого своеобразного видения и понимания.

Есть тут корпуса для «политических». Целых три. Кстати сказать, самые свободные. За исключением одной секции, о которой скажу потом. И что поразительно — свихиваются у нас в полном соответствии с принципами нашего строя, генеральной линией и последними установками. Я уже насобачился сразу определять, сколько человек тут сидит, стоит ему рот раскрыть. Раз говорит об увеличении приусадебных участков и разведении индивидуальных кроликов —два года, столько— то месяцев и столько-то дней. Как раз после апрельского пленума ЦК ВСП. А если поносит Картера за вмешательство в наши внутренние дела — три года, столько-то месяцев... Понятен принцип? Надо только газетную подшивку смотреть, и все. Подавляющее большинство свихивается вполне положительно, т.е. начинают с удесятеренной силой превозносить мудрость Партии, Правительства и руководителей. И помогать им. Эти самые опасные. Их хватают сразу и изолируют. Но они здесь себя чувствуют превосходно, ибо верят в справедливость своего пребывания здесь. К тому же их тут /и только тут/ охотно слушают. Их тут почти не лечат,— зачем зря лекарства тратить?! Поскольку они поддерживают Партию и Правительство, любые лекарства их только укрепляют в вере и намерении служить светлым идеалам. Иногда их выписывают. Но внешнее общество принимает их без особого энтузиазма. Все они, как правило, бездарны в творческом отношении, почти ничего, кроме газет, не читают. Разве, что Кочетова, Горького, Евтушенко, Маркова... Чисто эмпирические наблюдения подсказали третий фундаментальный принцип нашей здравницы: полную свободу бессовестности, беспринципности, безыдейности и т.п. В результате по уровню коммунистической сознательности наша «психушка» не уступит самому ЦК ВСП. Тут есть один тип, бывший профессор философии, который считает Секретаря по Идеологии диссидентом, и один бывший партийный секретарь, считающий диссидентов реакционерами. А вот, кажется, идет и наша уборщица. Ну, дай бог, чтобы не последняя! Я же говорил, что теперь пойдет, как компот.