Александр Зиновьев - В преддверии рая

С точки зрения исторического подхода, говорит Командировочный, имеют значение такие факторы, как вера в идеалы, фанатизм, незнание фактов, непонимание происходящего, перегибы, искривления, ошибки, просчеты, злоупотребления и т.д. С научной же точки зрения все эти явления сами суть производный продукт определенной нормальной социальной позиции людей и стремления занять какие-то естественные позиции. От таких явлений надо отвлечься в первую очередь, объяснив их как следствия и приняв их затем во внимание как обстоятельства, затемняющие суть дела. В исходном пункте научного подхода мы должны принять, что люди совершают поступки с пониманием ситуации и ближайших последствий поступков. Между прочим, это имеет силу для подавляющего большинства фактически совершающихся социально значимых поступков людей. Вы меня понимаете, надеюсь, поскольку вы — представители подлинной науки, судя по вашим потертым штанам и пустым карманам. И, конечно, по безумному желанию продолжить начатое нами дело. А наши диссиденты, будучи сами типичными продуктами советского общества, начисто отвергают всякие попытки научного подхода, ибо они на первых порах выглядят как апологетика.

А вообще, говорит Командировочный некоторое время спустя, никаких теоретических проблем, которые не были бы тривиальными, тут нет. Все очень просто. В любом обществе лишь небольшая часть населения страны может жить социально активной жизнью. В современном обществе эта часть колеблется в пределах от одной десятой до одной пятой. И цель социально активной части — устроить жизнь социально неактивной части так, чтобы последняя не стремилась изменить существующее устройство с ущербом для первой. А вся история затем идет как спектакль социально активной части населения. Эта идеальная схема нарушается только из-за того, что отдельные представители социально активной части выбирают для себя необычные роли и вовлекают в игру представителей неактивной части, т.е. нарушают правила игры. И ничего нет удивительного в том, что от них стараются избавиться.

Из лаборатории меня убрали. Но «из уважения к прошлым заслугам» меня устроили в хорошее место — в музей. Зарплата, правда, меньше. И никакой научной работы. Но я уже не переживал. Я привык терять. Зато работа в музее легкая. В любое время можно уйти «по делам». Два «библиотечных дня» в неделю. Официально считается, что сотрудник в эти дни занимается в библиотеке. А на самом деле имеющие право на такие дни используют их по своему усмотрению. И я, используя предоставившуюся мне свободу, отправился на поиски... Чего? Не знаю. Вернее, тогда не знал. Теперь-то я знаю, куда несла меня спрятанная в глубинах моей души тревога. А тогда я еше не знал.

В один из библиотечных дней я позвонил своему старому приятелю. Приятелями-то мы были давно. Потом остались просто хорошими знакомыми. Встречались редко, но при встрече были рады друг другу. Приятель в жизни преуспел. По слухам приобрел даже мировую известность в своей области науки. Мне было любопытно узнать, что стало с человеком, который в юности покорял всех бесшабашностью, а потом погряз в никому не нужных изысканиях. Неужели он выбрался на поверхность за их счет?

Перед тем, как идти к приятелю, я посмотрел фильм о нашей жизни. Фильм любопытный— был снят группой иностранных киношников совместно с нашими. Из фильма явствовало, что у нас — рай земной. Потрясающие условия жизни и работы для женщин, каких нет на Западе, великолепные санатории, детские учреждения, больницы, школы, исследовательские учреждения, оранжереи, библиотеки... Все, что показывали в кино, было само по себе верно,— все это у нас на самом деле есть. И вместе с тем ощущение какой-то гнусной и подлой лжи не покидало меня с первой до последней минуты. Вроде все так. И в то же время — не так, ибо опущено нечто более важное, чем красивые здания, виды природы, пляжи, приборы, книги... Смещено внимание с главных аспектов нашей жизни на второстепенные и внешние. Вот, например, показали новый многоквартирный дом, счастливых людей, въезжающих в него. Осталось, однако, за экраном то, как люди получили ордера на квартиры в этом доме, как у них дела на работе, как с их детьми, которым не удалось поступить в институты... За экраном осталась разница в уровне жизни нашей номенклатуры и рядовых граждан. Вот показано здание новой столовой. А что едят в таких столовых люди? В общем, попытка моя примириться с существующим строем жизни, признать его и махнуть рукой на все то, что можно отнести за счет мелких отдельных недостатков, не удалась. А такие попытки я предпринимал сотни и тысячи раз. И каждый раз безуспешно.

Эта проблема давно интригует меня, говорит Однорукий. Чем же все-таки они различаются? Думай, говорит Девица. Над ней многие ломают голову, но пока безуспешно. Ты у меня уже пятидесятый, кто не способен решить ее. А кто был первым, спросила Старая Девица. Первым был секретарь комитета комсомола института, сказала Молодая Девица. Меня рекомендовали в аспирантуру, а от него зависело, быть тому на деле или нет. Он и начал на меня давить. Мне надоело, вот я и сказала ему: ответишь правильно, чем отличается Генсек от гомосека, получишь то, чего добиваешься. Ну и..., спросил Ученик. В аспирантуру я не попала, сказала Молодая Девица. А..., спросил Ученик. А совратил меня мой научный руководитель, сказала Молодая Девица. Я ему дала, а он написал за меня мою дипломную работу, за которую меня и рекомендовали в аспирантуру. Выходит..., сказал Ученик. Выходит, все жертвы напрасны, сказала Молодая Девица. Так..., сказал Ученик. Тут принцип, сказала Молодая Девица. В юности я дала себе слово никогда не спать с комсомольскими и партийными руководителями. А мне как раз везло на партийных деятелей, сказала Старая Девица. Мой второй муж стал секретарем райкома партии, когда я решилась расстаться с ним. Он меня умолял подождать до областной партийной конференции, на которой рассчитывал попасть в Обком. Я была неумолима. Тогда он упрятал меня в сумасшедший дом. Но я ему все-таки отплатила: я написала секретарю Обкома о том, что мой бывший супруг — гомосек, И..., спросил Ученик. Генсеком он уже во всяком случае никогда не будет, сказала Старая Девица. Так все-таки..., спросил Ученик.

Когда я нажимал кнопку звонка в кооперативном доме на окраине города, я ожидал увидеть большую, богато обставленную квартиру зажиточного интеллигента с типичными аксессуарами /полированные гарнитуры, книжные шкафы и полки с нечитанными книгами на многих языках, подсвечники, иконы.../. Но то, что я увидел, обескуражило меня. Малюсенькая двухкомнатная квартирка. Не видно никаких книг и икон. Одна комната — для дочери. А другая /«большая»/ — гостиная, спальня и кабинет одновременно. Насчет кабинета я ошибся: работал Приятель в основном ночью и потому в качестве кабинета использовал кухню. Встретила меня жена Приятеля, а сам он ушел в магазин. Я попросил жену Приятеля показать мне его работы. Посмотреть, чем он занимается. Она вытащила из тумбочки под телевизором несколько книг на английском, французском, немецком и еще каких-то языках и тоненькую потрепанную брошюрку на русском. Но толком посмотреть книги не удалось, пришел сам хозяин.