Александр Зиновьев - В преддверии рая

Но одно место в речи Вождя было необычным. Для подавляющего большинства людей оно тоже выглядело как обычная демагогия. Лишь немногие заметили его грозную необычность. Мы уже построили материально-техническую базу высшей стадии коммунизма, сказал в этом самом месте Вождь. Но общественное сознание отстает от нее. И наша насущная задача теперь — ликвидировать это отставание, привести общественное сознание в полное соответствие с материально-техническими предпосылками коммунизма. Без этого мы не можем установить производственные отношения полного коммунизма. Задача эта не из легких. Решение ее потребует от нас огромных усилий, выдержки и жертв. Да, жертв! /Здесь речь Вождя была прервана бурными аплодисментами/. Мы должны со всей ясностью осознать, продолжал Вождь, что решение этой задачи методом постепенного перевоспитания людей может растянуться на многие десятилетия. Такое положение нас не может устроить. Мы обязаны решить эту задачу в кратчайшие сроки, используя мощные достижения современной науки и техники. Мы не можем ждать милостей от истории. Взять их у нее — вот наш девиз. /Опять бурные аплодисменты, возгласы «Давно пора!», «Наконец-то!» и т.п./.

Вскоре после съезда состоялся закрытый пленум ВСП специально по этому пункту доклада Вождя. На пленуме создали чрезвычайную комиссию по претворению решения съезда о ликвидации упомянутого отставания общественного сознания. Председателем ее назначили Начальника ОГБ.

Ученику нравилось ходить к Бородатому. Там часто собирались разнообразные люди и вели интересные разговоры. Вот и сейчас, например, идет такой разговорчик, что если бы Ученик не слышал его своими ушами, он ни за что не поверил бы, что такое может иметь место безнаказанно. Направленность нашей революции против помещиков и капиталистов — это только маскировка, говорит средних лет красивая полная женщина /теперь такие не в моде, подумал Ученик, а зря/. Много ли их было? Основные жертвы революции — самые деловые, культурные и образованные слои общества. А это десятки миллионов. Вот против них революция и обернулась фактически. Ну и что, говорит Очкарик. Это естественно, ибо они и были фактической опорой строя. Помещики и капиталисты /последних можно было исключить, если строго говорить/ были лишь носителями строя. Вот представь себе, что нужно сейчас свергнуть существующий у нас социальный строй /подчеркиваю, социальный строй, а не просто власть!/. Ты думаешь, для этого достаточно уничтожить партийных, государственных, административных руководителей?! А ведь именно лишь они носители строя. Конечно, нет. Нужно уничтожить еще десятки миллионов всякого рода людишек, на которых все это держится. Что это? Аппарат ВСП, ОГБ, министерств, академий, союзов и т.д. А сколько народу живет у нас припеваючи, не будучи ни в каком аппарате. Вот таковы дела. Так что, уважаемые, массовый террор после революции есть естественное явление, раз речь идет о социальной революции. Должно было произойти полное обновление не только аппарата власти, но и всего социального организма. Выходит, что массовые репрессии были оправданы, сказала Красавица. Не оправданы, сказал Очкарик, а естественны. Это — раз. А что два, спросил Лысый. А два, сказал Очкарик, это — складывание нового общества, которое наложилось на ломку старого и тоже приняло форму массовых насилий, ибо рождающееся общество по натуре было волюнтаристским. Надо различать насилие и насилие,— насилие революции и насилие стабильного существования того, что родилось в результате революции.

Я встретился со своим старым другом, профессором Университета. Что новенького, спросил я. Будут, очевидно, сажать, сказал он. Причем, довольно широко. Это ясно, сказал я, если сажать, то широко. У нас если сажают не очень много, это не считается сажанием. Но почему ты думаешь, что будут? Зачем им массовые репрессии? Они же теперь бессмысленны! Как зачем, удивился Профессор. Обещанный рай никак не получается. Людей кормить, одевать надо. Дома им тоже нужны. А где взять? Провал за провалом. Дорогие международные авантюры. Коррупция. Нелепые привилегии. Недовольство. Диссидентов до сих пор задушить не могут. Рабочие местами что-то вроде забастовок устраивают. А Великие Стройки?! А хозяйство в отдаленных районах?! А сельскохозяйственные работы?! Дорогой мой! А химические и прочие вредные предприятия?! По самым скромным подсчетам нам нужно минимум двадцать миллионов дешевой /если не даровой!/ рабочей силы, покорной к тому же воле нашего склонного к нелепым экспериментам руководства. А как эти миллионы изъять из общества? Как ими управлять? Как их перемещать? Опять новые миллионы. И опять не очень-то добровольные. Какая ужасающая проза, сказал я. А ты хочешь, чтобы у всей этой мрази была глубинная мистическая основа вроде одержимости идеями, сказал Профессор. Так ее и тогда, между прочим, не было. Мы-то об этом знаем достаточно хорошо. Но ты же не будешь отрицать, что в этом есть рациональный расчет, сказал я. Буду, сказал Профессор, замысел есть. Но замысел не есть нечто рациональное. Он идет именно от отсутствия разума. Тут нет ничего, кроме желания удержаться у власти, потешить тщеславие, сохранить и умножить привилегии. Ладно, сказал я. Пусть так. Сажать! Но кого? Это не проблема, сказал Профессор. Хотя бы тебя. Меня. Диссидентов. Остряков. Болтунов. Просто молодых людей, способных работать. В Стране накопилась огромная армия скрытых безработных. Проблема не в том, кого сажать, а в том, как сажать. В какой форме. Нужно, чтобы народ сам это поддержал, проявил заинтересованность и затем сделал бы это своими руками. А наладить такой процесс не так-то просто. Раньше было проще. Была революция, гражданская война, вторая война. Были реальные враги. Были объединяющие формулы. Было много свободных мест в системе нарождающейся власти.Были, наконец, иллюзии. А теперь? Что, например, получат твои братья-писатели, если тебя посадят? Не надо меня сажать, сказал я шутя. Я уже старый. И не выдающийся, а самый серый. Но если уж они начали думать в этом направлении, сказал Профессор, то что-нибудь придумают. Вернее, если дело тронулось в этом направлении, то что-то придумается само собой. Вчитайся, между прочим, в доклад Вождя. Послушай только: наука справляется с космосом, с атомами, с хромосомами, а с человеческим сознанием не сможем, что ли?! Прикажем, и справятся. А ты знаешь, как у нас такие лозунги претворяют в жизнь. Конечно, к науке они относятся с почтением. Но искренне они верят только в одно: в насилие.

От этого разговора мне стало нехорошо. Я срочно отправился домой, собрал все мои заготовки для нового романа /единственного честного романа, который я решил написать не для печати, а для себя/ и упаковал их в один более или менее компактный пакет. Надо немедленно спрятать,решил я. Мысль об уничтожении мелькнула, но я отогнал ее: было жаль многих лет труда и, главное, продуманного. А где спрятать? Мир велик, а спрятать в нем что-либо негде. Трудно найти спрятанное, но спрятать неизмеримо труднее. Я перебрал в памяти всех знакомых и к ужасу своему констатировал, что лишь немногим из них я мог бы доверить рукопись. Но эти немногие попадутся в первую очередь, если волна посадок распространится немного шире. И пока я колебался и ломал голову над вопросом, где спрятать рукопись, ко мне пришли.