Александр Зиновьев - В преддверии рая

Я думаю, что Бородатый ошибается, считая автором его подопытного Писателя, сказал Учитель. Он пытается для доказательства своей гипотезы добиться того, чтобы Писатель восстановил достаточно большой отрывок текста из романа. Но, насколько мне известно, пока безуспешно. И вообще из этого ничего не выйдет. Если бы Писатель был автором, он первым делом подтвердил бы гипотезу Бородатого. Представьте себе, вы сочиняете книгу, вкладываете в нее душу, живете ею. Затем что-то происходит, например, автомобильная авария. Вы теряете память. Вам ее восстанавливают, причем с целью заставить вас что-то сочинять. Прочие участки вашего сознания разрушены или заторможены.Что вы будете писать? Или, другими словами, что вы будете вытаскивать из кладовой своей памяти? Очевидно? Вот я об этом и говорю. Если Писатель и имел тайно написанный роман, то сейчас в вашем /вы же сотрудничаете с Бородатым, не так ли?/ эксперименте он припоминает отрывки из своего сочинения, а не из того романа. Кроме того, сейчас уже никто не знает и никогда не узнает, кто был автором романа на самом деле. Почему? По общим принципам поступления рукописей и их авторов сюда и по принципам их сохранения. При первичной обработке тех и других лишают их индивидуальных черт. К нам рукописи попадают через определенный срок, который вполне достаточен для полного исчезновения авторов их в недрах исправительной медицины. Я сомневаюсь в том, что и недавно предъявленный вам экземпляр автора рукописи «Одиночество» настоящий. Лысый — он шутник. Погодите, он еще с вами такие мистификации проделает, весь институт будет смеяться. Так что будьте осторожны с ним. Да, с Бородатым не советую особенно тесно сближаться. Сохраняйте со всеми и со всем происходящим определенную дистанцию, и все будет в порядке. Бородатый воображает, что о его замыслах никТо ничего не знает. А между тем теперь люди вообще не способны скрыть свои намерения. Несколько наблюдений, и все они становятся явными. Чего он хочет? А вы еще не догадались? Разработать метод восстановления функций личности внутренними силами самой личности. Он дает некоторый первичный толчок, а дальше личность сама занимается реконструкцией своего «я». Интеллекта, воли и т.п. Конечно, кое-что полезное в этом есть. Что? Ну, например, следователь сделал кое-какие упущения, и ему потребовалось получить дополнительные сведения. Если больной — ученый, его можно время от времени использовать, восстанавливая некоторые участки интеллекта. Но в целом намерение Бородатого по меньшей мере несерьезно. Сейчас это модно — рассматривать отдельные учреждения такого рода, как наше, в качестве модели всего нашего общества. Больные, лишенные интеллектуальных и волевых функций, рассматриваются как модель рядовых граждан общества. И изыскиваются средства пробудить в них способность к сопротивлению, к обдуманным волевым действиям. Зачем? Чтобы затем перенести выводы, полученные на этой модели общества, на само общество. Но почему это несерьезно, спросил Ученик. Такие методы широко апробированы в науке. Насколько мне известно, и в области социологии... Несерьезно, сказал Учитель, ибо реальный рядовой гражданин этого общества не есть существо, лишенное личностных функций или даже ограниченное в этом отношении. Скорее наоборот. В обществе в целом нет жертв или, что то же самое, все жертвы. А у нас здесь... В общем, мы суть лишь частичка сложного механизма, выполняющего лишь одну из функций общества, а не некое автономное целое, содержащее в себе все качества целого. Рука, например, не может быть моделью всего организма человека, обладающего рукой. Моделью организма может быть лишь целостная клеточка организма. Моделью нашего общества может служить наше учреждение как совокупность сотрудников. Но наши больные, рукописи, картины, сооружения и т.п. должны быть при этом исключены из внимания, ибо это — наш материал дела, а не наша социальная организация. Не так ли? Когда разделаетесь с «Затеей»,я вам дам почитать довольно любопытную книгу на эту тему.

ОГБ знали о КГ все и не знали о нем ничего. Но не спешите в этом усматривать пример для диалектики. Дело просто в том, что каждый шаг членов КГ так или иначе отражался в гигантском механизме ОГБ, но в различных ее частях. И сведения о КГ двигались в этом механизме по свойственным ему законам,— петляя, задерживаясь и откладываясь в архивах, уничтожаясь, сталкиваясь с противоположными сведениями, погружаясь в трясину слухов, сплетен, вымыслов, фальшивок, анонимок. Достаточно сказать, например, что магнитофонная запись учредительного заседания КГ так и осталась нерасшифрованной и непроанализированной, а папку с несколькими сотнями сообщений агентов ОГБ обнаружили лишь после того, как дело с КГ вообще закончилось, и все относящиеся к нему документы сдали в архив.

Прежде чем обрести характер единого знания, разрозненные сведения преображались до неузнаваемости. Затем им предстояло подняться на оценочный уровень, лишь после которого они приобретали характер информации о событиях, требующих высокой реакции и серьезного решения. А механизм принятия решения — это снова брожение, тление, согласование, утрясание. На все это нужно время. И силы. В недрах ОГБ для этого должна была еще сложиться особая подсистема, в десятки раз превосходящая по численности сам КГ. А это... Короче говоря, члены КГ, чувствуя на себе постоянное внимание ОГБ, догадывались о неких скрытых процессах в механизме ОГБ, благодаря которым они имели запас времени. Плюс международная ситуация. Она, конечно, не могла предотвратить неминуемый разгром КГ, но могла оттянуть момент его приближения. А за это время можно приобрести мировую известность и порядком «наломать дров». А известность была совершенно необходима по самой технике существования оппозиции в условиях Страны. Если та или иная оппозиционная личность или группа не придерживалась правил этой техники, они погибали немедленно. В этот период главной целью всякой оппозиции было не столько осуществление каких-то реформ /на это никто не рассчитывал/, а обозначение себя в качестве оппозиции, обнаружение себя для общества. И потому стремление добиться известности было бы ошибочно относить только за счет тщеславия оппозиционеров. Не исключено, конечно, что многие шли в оппозицию из тщеславия /поскольку оппозиция приносила известность/. Но не в этом ее социальная суть. Суть ее, подчеркиваю, заключалась в обнаружении самого факта своего существования на любом материале. Естественно, выбирался наиболее подходящий материал,— обстоятельство, дававшее трусливому обывателю сознание своего морального превосходства над тщеславными ловкачами, дельцами и т.д.