Александр Зиновьев - В преддверии рая

Точное описание женитьбы русского человека, сказал Макаров. Но самое удивительное, именно такие браки наиболее долговечны. Готов пари держать, если Лапоть выживет, он с Катюшей никогда не разведется.

Он оказался прав.

По городу поползли слухи о моей женитьбе. И добрались до Анечки. И она имела глупость — повесилась.

Антон после этого не разговаривал со мной неделю.

В связи с предстоящим переводом в Москву наше учреждение раскололось на враждующие группировки. Одна группировка поддерживает одного претендента на пост директора, другая — другого. Чем различаются претенденты, кроме имен и внешности, я понять не могу. Оба посредственны. Оба трепачи. Оба «преданы делу».Оба «настоящие коммунисты» и т.п. Но различия, очевидно, какие-то есть, раз сотрудники переругались и даже перестали здороваться друг с другом. Костя, например, склоняется на сторону Заместителя, так как Зав /он Костин шеф/ его не любит и выживет из учреждения, если станет директором. А уходить в другое место Косте не хочется. Привык. И не так уж плохо здесь. Карпенко же склоняется на сторону Зава, так как назначение Зава гарантирует ему повышение. Вот по такого рода причинам люди и распадаются на группы. Прикрывается все это, естественно, «интересами дела» и «принципиальными соображениями». Но мне на все это чихать, хотя усиленно привлекают на свою сторону обе группировки. Меня тянет в прошлое.

Наконец, начались полеты. И мы на некоторое время забыли все земные тревоги и хлопоты. Полеты имеют самодовлеющую ценность независимо от того, на чем летаешь и ради чего. Кто вкусил это хотя бы однажды, тот поймет меня. А «штурмовик» оказался отличной машиной, в особенности — для маршрутных полетов, полетов строем, стрельб и бомбежек.

Полеты — это от силы час в воздухе, а чаще — десять или двадцать минут. Остальное — наземная суетня /заправка и чистка машин, наземная подготовка, стартовый наряд/. Но эти минуты окупают все остальное. Они дают сознание исключительности нашего положения. По статистике «штурмовиков» сбивают в среднем на десятом вылете. Немцы летчиков-штурмовиков в плен не берут. Впрочем, и брать некого. Обычно самолеты взрываются в воздухе или при ударе о землю /они начинены снарядами, бомбами, бензином/. Так что нас ждет скорая и верная гибель. И потому нам позволяется многое такое, что запрещено простым смертным. Мы быстро обрастаем непокорными кудрями, кое-кто отпускает усики, обзаводится широкими офицерскими ремнями /за сахар, в основном/. Мы почти свободно ходим в самоволку. Когда Володя Кузнецов спер занавес из клуба, его даже не посадили. Велели лишь вернуть. Он так и сделал. Но бабы успели распустить вышитый на занавесе портрет Ленина. Особняк сказал, что если бы это был портрет Сталина, то Володю расстреляли бы. Пришлось портрет вышивать обратно. Получилось ужасно смешно. Особый отдел решил все-таки затеять пакость. Но Володе повезло: у него лопнул маслопровод, маслом залило лицо и фонарь, машину пришлось сажать вслепую со всеми вытекающими последствиями.

Наступила осень. Начались частые дожди. Полеты приходилось прекращать. В такие минуты мы валяемся под крылом самолета и говорим обо всем на свете. Кит рассказал случай, как в самом начале войны /он служил на границе/ их сменили штрафники. И так получилось, что они провели с ними целую ночь. Сидевший с ним в одном окопчике мужчина жаловался, что он впервые в жизни попал в теплые края. А надолго ли? Кит сказал, что скорей всего навечно. Мужчина родился и вырос где-то в северном поселке. Еще мальчишкой угодил в лагерь за «вредительство». И потом все время в Заполярье. Он такого наговорил Киту про тамошние лагеря...

— Наврал, небось,— сказал кто-то из ребят.

— Нет,— сказал, Кит,— такое соврать нельзя. В таком положении люди не врут.

— Все выглядит хорошо, когда показывают нашу жизнь в целом,— говорит Жених, глядя телевизор и зевая от скуки.— Отличные курорты, пионерские лагеря, жилые корпуса, стадионы. Все это для трудящихся, конечно. Но начнем простой анализ. Как попасть в такой шикарный санаторий? Как устроить ребенка в этот лагерь? Как получить квартиру вот з этом новом жилом районе? Обнаруживается, что для этого нужен определенный образ жизни. А что это такое? Сами знаете. Вот в этом-то и заключена суть дела: какую цену надо заплатить за эти блага, которые заманчивы в целом, но далеко не таковы при ближайшем рассмотрении.

— Это заслужить надо,— говорит дочь.

— Я и говорю, что заслужить. Только я понимаю это заслуживание не как некую абсолютную справедливость, а как драку.

— О чем ты говоришь? С кем, например, дрался отец, чтобы получить эту квартиру? Он просто честно служил.

— Честное служение есть самая сильная форма борьбы за существование. Объясни мне, почему я, проучившись пятнадцать лет, потом еще три года, написав ряд работ, защитив диссертацию и т.п., получаю всего две сотни, а ... скажем, Н... Ты знаешь, о ком я говорю... Он бездарь, лодырь и т.п., а получает более четырехсот, уйдя в «почтовый ящик» КГБ. Почему?

— Политика цен и зарплаты.

— Это ты верно заметила. Политика! А как же ваши « по труду», «равная плата за равный труд»? Значит, привилегии. Какое мне дело, полезно это или нет. Важен сам принцип: привилегии из «политических» соображений, а не «по труду».

— Ты типичный схоласт. Хватит трепаться. Куда ты закинул мои джинсы?

— Возьмем, опять же, джинсы. Вы /это — ко мне/, конечно,помните, какую борьбу вели против них? А теперь даже аспирантка /! / отделения научного коммунизма /!!/ философского /!!!/ факультета не вылезает из джинсов. Как это понимать? Уступка западной идеологии?

— Не идеологии, а моде!

— Мода тоже есть элемент идеологии.