Александр Зиновьев - В преддверии рая

Собутыльники получили у Дуси то, что хотели: пол-литра водки, пачку печенья и горсть конфет. Стопкину пришлось оставить в залог паспорт, ибо Дуся почему-то не оценила Стопкина и Жидова с первого взгляда, а Командировочному сказала, что больше ему не даст ничего, пока он не рассчитается за прошлые разы. Пить расположились в первом подвернувшемся подъезде. Выпив водку, разбили бутылку о батарею, пожевали черствое печенье, выкинули конфетки, помочились перед дверью, обитой дерматином /богачи живут, сволочи!/. Но содеянным не удовлетворились. Чтобы зря не пропадали дорого доставшиеся градусы, решили учинить более значительное. Когда проходили мимо портретов руководителей на площади Хо-Ши-мина, Командировочный предложил пририсовать Вождю сталинские усы и надеть на него ленинскую кепочку с пуговкой. Кепку предложил свою Стопкин. Ее прикололи к портрету в положенном месте острыми щепками, валявшимися за портретом в изобилии. Хуже было с усами. Пробовали их рисовать шариковыми ручками, но это было незаметно. Надо достать уголь, сказал Жидов. Полночи искали кусок угля, обсуждая походя сложнейшие проблемы мироздания. Уголь нашли совершенно неожиданно,— он просто валялся под ногами. Пририсовав Вождю усы, отправились куда глаза глядят, используя остаток угля для неприличных надписей на стенах. По дороге незаметно потеряли Командировочного. На углу Кооперативной и Красноармейской легли на тротуар, сняв ботинки и положив их под голову.

В нашем кодексе есть статья, осуждающая людей на длительные сроки заключения в лагерях строгого режима «за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих наш общественный строй», говорит Однорукий. Вдумайся в эти слова. Общественный строй есть нечто сложившееся естественно-историческим путем. Это есть явление природы. Его в принципе нельзя опорочить. Можно ошибаться в его понимании. Но нельзя, повторяю, опорочить, ибо он не есть гражданин или группа граждан. Так что если даже допустить, что осуждаемые ошибаются в понимании общественного строя, осуждение их есть осуждение за гносеологический акт,— явление беспрецедентное в истории цивилизации. Да и насчет ошибок есть сомнение. Кто решает, что «измышления» ложны, да к тому же еще заведомо?

Страна располагает всеми возможностями, чтобы не допустить длительного существования сколько-нибудь серьезного оппозиционного движения. И дело тут не только и не столько в специальном аппарате подавления, а в самой организации жизни Страны на всех уровнях и во всех сферах. Сотни миллионов обычных граждан всей своей повседневной жизнью уничтожают всякие зародыши оппозиционности. Самодеятельность населения в этом отношении достойна восхищения. Уничтожаются при этом отнюдь не возможности думать и говорить критически о нашей жизни. На этот счет у нас трудно найти человека, который так или иначе не поносил бы наши недостатки. Уничтожаются именно такие зародыши оппозиционности в людях, которые представляют реальную угрозу существующим порядкам. Всякий коллектив, к которому прикреплен данный индивид, обладает поразительным чутьем относительно социальной сущности этого индивида. Ошибок почти не бывает.

Если все же оппозиционное движение возникает, то Страна способна ограничить сферу его влияния и не допустить преемственности. Так что здесь исключена традиция и ее прогресс. Оппозиция в Стране есть ее собственное детище, обладающее всеми признаками ее социальных продуктов вообще. Она не способна к единству в достаточно широких масштабах. Разрозненные бунтующие индивиды и маленькие враждующие группки,— такова ее реальность, очевидная всем заинтересованным лицам. Причина такого положения, в двух словах,— отсутствие общих интересов и принципиальная невозможность таковых у различных слоев населения в чисто негативном /критическом/ плане. Если здесь и случаются более или менее широкие оппозиционные объединения, то лишь в качестве побочного следствия каких-то акций властей в масштабах Страны.

Особенность нынешней оппозиции — неблагоприятная ситуация для Страны в отношениях с Западом. Недопустимая терпимость власти по отношению к ней есть уступка Западу. Но я думаю, что если мы ликвидируем оппозицию совсем, наши отношения с Западом не изменятся. Пошумят с год, а потом привыкнут.

Самосожженца перевели к нам, сказал Лысый. Сильно обгорел, спросил Ученик. Нет, сказал Лысый. Его сразу потушили. Но его здорово избили. Кто? Те,кто тушил. Офицеры, потом студенты. Пара пенсионеров. В заключение — милиция. Вряд ли очухается. А как же будете заключение давать, спросил Ученик. Пустяки, сказал Лысый. Свидетельства родственников и сослуживцев. Показания свидетелей. От него записки остались. Кое-что из них мы отобрали для экспертизы. Могу дать посмотреть, если хочешь. К вам они не попадут: подлежат уничтожению. Зачем же его превращать в параноика, если, говоришь, он все равно не очнется, спросил Ученик. У нас нормальный человек не может совершить такой поступок, сказал Лысый. Это — установка. Так объявили бы, что он больной, и все, сказал Ученик. Зачем же все эти процедуры? Чудак, сказал Лысый. У нас же все должно быть честно, по закону. А вдруг что-нибудь случится? Тогда мы и предъявим заключение экспертизы.

Актовый зал Института Научной Идеологии /И Н И / был переполнен сверх всякой меры. Даже в коридорах и на лестничных площадках толпились люди. Дышать буквально было нечем. Время от времени из зала выносили кого-нибудь в обморочном состоянии и волокли в зависимости от ранга кого в дирекцию, кого в партийное бюро, кого в канцелярию, кого просто в коридор или на лестницу. Пришлось даже вызвать «скорую помощь». Это когда проректора Академии Общественных Наук /А О Н /, еще не пришедшего в себя после вчерашнего перепоя, вырвало прямо на трибуну, с которой он произносил взволнованную речь в защиту не столько диссертанта, сколько того, кому была посвящена эта на редкость вшивая диссертация. Дело в том, что здание ИНИ было построено по последнему слову науки и техники, т.е. без туалетов и форточек. Первые с успехом заменяла скудная еда рядовых сотрудников, считавшаяся официально верхом изобилия /начальство, естественно, питалось дома или в специальных столовых, куда рядовых не пускали/. Что касается форточек, то их должен был заменить кондиционер. Но работу его почему-то связывали со строительством бассейна, который должен вступить в строй лишь в конце следующей пятилетки. А пока на месте бассейна построили статую Вождя на два года раньше намеченного срока, и теперь статуя нуждалась в капитальном ремонте. Ее огородили высоким забором, все подходы к ИНИ перекопали. Строители монумента включились во всенародное соревнование... Одним словом, дышать в актовом зале ИНИ было действительно нечем. Призывы председателя Ученого Совета прекратить курение в зале действия не имели. Но народ все-таки не расходился.