Имре Шаркади - Избранное

И тут меня осеняет: ах ты, идиот, кретин этакий! Ведь ты же бросил якорь выше их по ветру… а они якоря не бросали, и теперь ветер относит их все дальше и дальше. Безмозглая ты башка, разве не видишь, они же дрейфуют… Значит, следовало бы бросить якорь ниже их…

— Триста метров… ну, от силы четыреста.

Даже с голой мачтой я скоро их настигну. Ставить паруса сейчас безумие. Только опрокинешься. Да, дело нелегкое: разворачиваться без парусов кормой к ветру… впрочем, ничего, не беда, подрулю при помощи ялика.

Направляю свет фонаря на ялик. Пусто.

Свечу еще с минуту, не в силах поверить, что он оторвался. Пусто. А буксир?

Он натянут точно в полуклюзе, но вдруг — словно его отрезали — исчезает на краю кормы.

Ялик затонул.

— Дайте слань, — прошу я и, поскольку они не понимают, да и что услышишь при таком ветре, кричу снова: — Слань!..

Длина буксира пять метров, глубина здесь неполных четыре, завтра при дневном свете найду. Я пробираюсь на корму, привязываю доску слани, чтобы она, как поплавок, отмечала место, где затонул ялик, и отпускаю конец…

Итак, мы на яхте, паруса поднять невозможно, развернуться… поживем — увидим…

— Иди, Клари, посвети рефлектором, поищи их. А мы поднимем якорь. Йошка, ступай на нос…

Я сжимаю румпель, фонарь пока светит, аккумуляторы еще не сели, но надолго ли их хватит?..

— Якорь поднят?

— Не идет, — задыхаясь, отвечает Йошка, он уже снова около меня, потирает пораненные руки. Они все в крови.

— Как так не идет?

Пока все равно, ветер так и так не повернет нас, и я устремляюсь на нос. Якорная цепь, натянутая, как струна, почти не поддается. Йошка, бедняга, верно, вцепился в нее и пытался тянуть против восьмибалльного ветра, тут-то ему и ободрало пальцы.

Все усилия напрасны. Якорь — ни с места.

Как же так, ведь я велел им бросить якорь сложенным.

Дождавшись высокой волны, я дергаю цепь, нас подбрасывает вверх, и тут со звоном отлетает кусок полуклюза. Его срывает, словно осенний лист с дерева.

В этот момент до меня доходит: Йошка бросил якорь с торчащими лапами. Восемь, десять метров — я тяну как безумный, пытаясь поднять якорь, потом потравливаю цепь, еще пять, еще десять, еще пятнадцать метров… Теперь яхту качает меньше… это факт. Но якорь, как и ялик, придется оставить на грунте. Никто не способен поднять его.

Надо освобождаться от якоря.

Пока открепишь его, пройдет минут пять. Это если повезет. Лучше привяжу что-нибудь к концу цепи и отпущу… Минуты идут… Но что привязать? Чтобы цепь не утащила на дно. Потерпевших тем временем может отнести на километр. Мои ничем не могут мне помочь, разве что еще доску от слани дадут. Больше ничем.

Проходят бесконечные минуты, яхту швыряет так, что я, распластавшись, с трудом удерживаюсь на ней. Вот наконец все готово, и тут я вдруг ощущаю холод и страх.

Быстрей за работу, тогда ни о чем таком не думаешь. Яхту сильно бросает, она дрейфует, надо бы повернуться, но как?

Слань сейчас сухая, но стоит лишь на мгновение повернуться бортом к волне, под ней опять захлюпает вода. Значит, нельзя прекращать откачку. Ну же, ребята, откачивайте воду, а ты, дрожащая от холода малышка Кларика, ты свети. Свети этим несчастным, чтобы они смогли продержаться. Я бы очень не хотел обнаружить пустое судно.

Как я ни налегаю на румпель, ветер дует в борт. Я это чувствую по крену, иначе и не определишь в этой кромешной тьме. Клари светит, правда совсем не туда, где может находиться потерпевшее аварию судно, она не заметила, что мы повернули, ладно, не важно, сейчас не до этого. Еще и еще, в десятый, двадцатый раз я дергаю румпель, и вдруг сзади на меня обрушивается вал: великолепно! По подвижности румпеля я чувствую, что мы встали кормой к ветру. Теперь вперед! Но куда?

— Кларика, свети вперед.

— Как вперед?

Она и не подозревает, что мы повернули. Даже после того, как волна дважды окатила ее. И не удивительно. Тьма кромешная, а она уже столько времени живет в заколдованном световом круге. Какое тут может быть вперед, назад, вправо, влево! В этакой темнотище. Она и представления об этом не имеет.

— Вперед, вперед. Оставайся здесь, на нос не ходи, но свети вперед!

Мужчины откачивают воду. Это необходимо — если отсыреет аккумулятор, нам никогда не найти их. Нет, Что-то произойдет. Не знаю что. Если мы найдем их, то… Повернуть с голой мачтой я все равно не могу… Отдам запасной якорь… Если трос не оборвется… Нет, пока что думать об этом не надо, только бы их найти.

Сейчас важно одно — следить за рулем, но это делают мои пальцы. Они ощущают малейшее движение румпеля. Надо идти точно по ветру, ни на йоту не отклоняясь ни вправо, ни влево, иначе мы не найдем их никогда. И светить только вперед.

Кстати, шансов и так немного. Отыскать перевернувшийся маленький швертбот в кромешной тьме посреди бушующего озера площадью в шестьсот тысяч квадратных метров. Иголку в стоге сена.

— Свети.

— Свечу, — говорит она каким-то подозрительным голосом.

— Ты плачешь?

— Не плачу.

— Тебе холодно?

— Не холодно.

— Но ты же плачешь.

— Потому что мне холодно. Я сейчас умру от холода… — И в свете рефлектора я на мгновение вижу ее лицо — посиневшее, испуганное, детское лицо, все залитое слезами.

И я ничем, ну ничем не могу ей помочь.

Между тем сноп света вырывает из темноты лишь вздымающиеся волны, только волны, и больше ничего. А ведь мы не стоим на месте. В такой ветер даже с голой мачтой мы делаем не меньше шести — восьми километров в час. Уже должны бы их нагнать. А они-то, как же они, должно быть, мерзнут! И как им должно быть страшно!

— Укройся в каюте.

— Нет.

— Марш в каюту!

— Нет. Кто же тогда будет светить?

И прежде чем я успеваю ответить, она вскрикивает:

— Вон они!

Голова у меня была холодная и ясная. Все, что предстоит сделать, точно определено и разложено по полочкам. Теоретически, конечно. Надо направить яхту прямо на швертбот и, подойдя почти вплотную, попробовать повернуть. Кто-нибудь с носа крикнет им, чтобы держались. (Но кто именно? Надо будет объяснить ему что к чему.) Затем отдать с носа якорь, сцепить багром оба судна. И помочь взобраться к нам на борт этим, по всей вероятности вконец обессилевшим людям. (Но кто же спустит якорь, кто достанет багор, кто сцепит им борта и кто поможет тонущим взобраться к нам?)

Да, если бы даже мои спутники за десятую долю секунды сообразили, что от них требуется, и тогда они были бы не в состоянии все это выполнить.

Все равно.

Перевернутое суденышко подбрасывало на волнах метрах в ста от нас. А неподалеку виднелись вроде бы две головы, а может, и три. Впрочем, это могло и показаться. Я с силой вложил румпель в Кларину ладонь.

— Держи. Продрогла? Как бы ни было тебе холодно, держи. — И я сжал вместе с румпелем ее ледяную руку. — Держи, и когда останешься одна, медленно считай до пяти. Поняла? До пяти. И затем со всей силой, на какую только способна, переложи руль влево и еще раз влево. Ясно?