Имре Шаркади - Избранное

В этот момент я слышу чей-то голос:

— А мне вы закурить дадите?..

Это не вопрос, скорее утверждение. Голос женский.

— Пожалуйста.

Я наугад протягиваю в темноту сигарету, чужая рука касается моей, берет сигарету… Секундная пауза.

— И спички.

— Прошу.

Вспыхнувший огонек спички освещает слипшиеся пряди черных волос, зеленовато-бледное, иззябшее, мокрое женское лицо. Видение длится один миг — тонкие черные брови, маленький прямой нос, больше ничего не вижу, да и не важно это… Сзади опять накатывает волна, спичка гаснет, вода стекает с моей левой руки, держащей коробок спичек, я чиркаю их одну за другой — ни искры, — все, спичек больше нет, можно выбросить.

— Нету.

— Дайте прикурить от вашей сигареты.

В самом деле, моя сигарета еще тлеет.

— Прошу вас.

Она закуривает — все равно ничего не видно. Половина первого. Когда погаснет слабый светлячок сигареты, я останусь один на один с темнотой… Корму как будто заносит… Может, нас уже развернуло лагом к волне? Второй раз в жизни мне приходится идти с голой мачтой, но в первый раз это длилось не больше пяти минут, а сейчас пошел уже третий час… Впрочем, это не важно, что годится на пять минут, то годится на часы и дни… Но где-то надо пристать, иначе…

Начинает казаться, что я больше просто не вынесу и десяти минут такой безнадежности. Их пятеро, я на руле. Мне надо следить, чтоб…

Не знаю, за чем я должен следить.

На мгновение я снова забываюсь сном, не больше чем на мгновение, потому что сзади на меня обрушивается холодный каскад, я просыпаюсь, а огонек сигареты моей спутницы все еще тлеет в темноте. Значит, я только-только уснул. За чем же я должен следить? Ведь я спал, сиял не меньше полутора часов, и ничего не произошло.

А если все же произойдет?

Если нас выбросит на западный берег Тиханьского полуострова?

Положим, не выбросит, поскольку берег там зарос тростником. Застрянем, не доходя до берега. Пусть. Застрянем. Спать, спать.

Я сплю, сжимая под мышкой румпель. Сплю и сжимаю. Сплю… сплю… сплю-ю-ю…

Огонек сигареты все еще краснеет в темноте.

— Вы не спите?

— Нет. Куда мы?

Ответить мне нечего.

— Куда нас несет?

Не дает увильнуть от ответа. Это не Клари — ту я видел, когда зажигал спичку. Выходит, одна из спасенных — женщина.

Я понятия не имел, кого мы вытащили из воды. То были мокрые, охающие, едва способные двигаться люди. Оно и понятно. Яхтсмены-новички. Я втаскивал их на судно, хватая за что попало, подпихивая сзади, вцепившись в одежду — брюки ли, юбку, кто там разберет — подталкивал, тянул, пока не перетащил через борт. Может, обе были женщины? Возможно. Тогда мне было совершенно безразлично. Я не думал об этом.

Теперь женщины, обнаженные женщины сказочной красоты проплывают у меня перед глазами. Прекрасные, как Венера Милосская. Где-то полыхает огонь, отбрасывая на их тела красные отсветы, только мне холодно…

Кончик тлеющей сигареты красен. Опять я на секунду забылся сном.

— Куда мы плывем?

— Не знаю, — говорю я. Потому что ничего другого сказать не могу.

— Так и плывем, наугад?

— Да. Так и плывем. У меня нет помощников, чтобы я мог направить яхту куда бы то ни было.

Молчание.

— Я не умею ходить под парусом, — немного погодя говорит она. — Вы могли убедиться в этом, — нас пришлось спасать. Хотя, должна заметить, когда нас опрокинуло, ветер был совсем не такой сумасшедший, как сейчас.

— Охотно верю… — невольно вырвалось у меня.

— Но если я могла бы чем-нибудь помочь вам…

Намерение выше всяких похвал, но, к сожалению, помочь она не в силах. Если бы умела, мы бы уже приближались к южному берегу. Подойди мы поближе — как-нибудь различили бы сигнальные огни на молах. А там и пришвартовались… Но…

Мне кажется, я опять задремал на одну-две секунды. И снова меня разбудил настойчивый вопрос: что же делать?

Огонек ее сигареты все еще светился в темноте.

— Не знаю, — ответил я. А про себя подумал: надо сдвинуться с мертвой точки. Преодолеть ее. Такое со мной уже бывало. Кажется — все, ни на что уже не способен. А потом проходит. Я опять ненадолго забылся… Холодно, но… в любом случае… надо преодолеть.

— Дайте мне прикурить, — попросил я.

Она протянула сигарету. К дурному привыкаешь, если не в твоих силах что-либо изменить. Уже третий или четвертый час в снастях завывает ветер, за это время сам я вымок до костей, а судно мое потеряло все, буквально все, с чем еще можно было бы противостоять шторму. Не осталось ничего, кроме самого судна. И меня. Еще днем мы были просто туристы, а сейчас — словно моряки у берегов Атлантики… Но ничего, «Поплавок» не опрокинется — это факт. Он затонет, только если даст течь. Однако пока что вода не прибывает. Нет, он не затонет. Не может обрушиться на нас еще и эта беда.

И тут я вспоминаю: в рундуке есть крохотный запасной карманный фонарик. Не больше зажигалки. Пустячок. Безделушка. Но все же светит.

Вот он, теперь я смогу как следует рассмотреть спасенную мною незнакомку. Я направляю луч прямо на нее и немилосердно долго разглядываю ее, изучаю ее глаза, волосы, лоб… разглядываю и не могу сказать, какая она. Доверяю ли я ей? Нет, конечно. Я смог бы довериться лишь бывалому яхтсмену. Ей я не доверяю.

Мне кажется, она прекрасна.

Не знаю. Возможно, это и не так.

Она смотрит прямо на огонь, не отводя взгляда, вернее не на огонь, на меня. Она, конечно, не видит моих глаз, однако смотрит прямо на меня, в упор.

Несколько секунд я тоже смотрю на нее, потом тушу фонарик.

Я ничего не знал о ней, но вдруг почувствовал — я люблю ее.

Да, именно так, люблю.

Собственно говоря, я совершенно зря нагородил всю эту кучу подробностей. Что было с якорем, с яликом, с яхтой — и так далее и тому подобное, — как все они вели себя в шторм. И как сам я себя вел. Все это совершенно несущественно.

И все же я должен был рассказать об этом, чтобы хоть немного стало ясно, что попал я в эту историю, по сути дела, ни за что ни про что, ради какого-то перевернувшегося парусника, до которого мне нет никакого дела и спасение которого обошлось мне в несколько тысяч форинтов; словом, все это я затем только и рассказал, чтобы самому осознать: нет, не случайно поспешил я к тому опрокинувшемуся швертботу очертя голову и без шансов на успех…

Ради нее.

Даже имени ее я не знал.

Через некоторое время ветер улегся. Сначала стал ослабевать, потом вовсе стих. Я понял это по тому, что волны все чаще стали захлестывать румпель. Снасти уже не стонали, хотя на это я не обращал внимания. Я ни на что не обращал внимания. Ни на что, кроме волн, позабыть о них было трудно. Снова и снова окатывали меня сзади каскады тепловатой воды. Зыбь… Значит, ветер уже…