Имре Шаркади - Избранное

Я хотел было сказать ей это — даже в мыслях я все еще не решался назвать ее Тери, — словом, хотел сказать, но потом это показалось мне смешным: ведь парусный спорт не моя профессия, она еще подумает, что меня ничего не интересует, кроме яхт, и на языке у меня только судовые сравнения и ухаживает за ней какой-то лодочник, — в общем, я промолчал.

Мы потолкались немного на базаре, но все, что там было: зеленый лук, паприка, помидоры, молоко, сметана, творог, зелень, рыба — мало подходило на завтрак иззябшим, окоченевшим людям, так что мы перестали разглядывать прилавки и направились к магазину. По дороге мы почти не разговаривали, хотя мне многое хотелось сказать ей. Впрочем, такое обычно не говорят вслух, а только думают, повторяют про себя. Чтобы собственная душа полнилась радостью и растворялась в ней без остатка: люблю, люблю…

Солнце уже припекало, и Тери сказала вдруг:

— Пора возвращаться, а то они там на яхте зябнут и умирают от голода.

Она засмеялась.

— Рома они не пили.

Я развеселился. Мне подумалось, почему бы и нет, могли бы выпить всего, чего угодно, начиная с горячего вина… Поскольку на яхте было все.

— На яхте есть все, — сказал я ей. — И мои знают, где что лежит. Есть и примус, и чай, и кофе, и вино, и палинка… И колбаса тоже есть, — вот только хлеба, может, нет, он наверняка намок ночью.

Она посмотрела на меня.

— Тогда зачем же мы ушли?

— Видите ли, — сказал я, — мы ушли главным образом потому, что мне было просто необходимо немного побыть с вами наедине. И потом… — Тут меня охватил настоящий стыд, я просто забыл, что на яхте так много всего, я просто начисто об этом позабыл. Это-то я и попробовал ей объяснить. Что с моей стороны поход на рынок был не хитрость, а только предлог пойти куда-нибудь, но этот предлог… как бы это сказать… это был совсем честный предлог в том смысле, что я в самом деле позабыл о том, что на яхте есть припасы.

Она слушала, глядя прямо перед собой.

— Значит, достаточно, если мы купим только хлеба?

— Я думаю… достаточно.

Она вытащила из кармана деньги.

— И тогда можно возвращаться. Наверняка все проснулись.

— Скорее всего. Когда холодно, не слишком спится. Хотя Йошка и Клари были в штормовках, они не вымокли… И быть может, не замерзли.

Она подняла на меня глаза.

— Кто они?

— Мой друг и его жена.

Она немного помолчала. И потом тихо в раздумья произнесла:

— Видите, вот теперь действительно настала пора познакомиться друг с другом.

— Мне это очень просто, — внезапно сказал я. — Имя мое вы знаете. Я инженер-строитель, сейчас в отпуске. Два года назад выиграл по облигации пятьдесят тысяч, купил эту яхту и теперь стараюсь тратить на нее свою зарплату. — Это прозвучало странно, и я рассмеялся. — Вообще-то на воде я только по воскресеньям. А сейчас у меня на яхте гости… Туристы… Два дня назад мы случайно встретились в Алмади, я взял их с собой в плаванье… Я не женат, мне двадцать семь лет. И…

— И?.. — переспросила она, так как я замолчал.

— И знаете, должен еще сказать, что эти полстакана рома отрезвили меня, вернули чувство реальности, потому что ночью и на рассвете я был весьма далек от нее. Мне было холодно и страшно.

— Страшно? Вам страшно?

— Конечно, — раздраженно подтвердил я. — А вам разве не было страшно?

— Нет. — Она отрицательно покачала головой. — Можно назвать это как угодно, но только не страхом. Было странно, непривычно, именно потому и не страшно.

— Пусть, я вовсе не об этом хочу говорить. А о том, — добавил я поспешно, — что полюбил вас в эту странную ночь, а поскольку все было так странно, нелепо и по-дурацки, — позвольте сейчас, при свете дня повторить вам, что я вправду люблю вас и не жалею, что бы ни случилось.

— Что же может случиться?

— Не знаю.

— Вот булочная, зайдем за хлебом.

Мы купили хлеб, и теперь уже она решительно направилась к гавани. Я не знал, что говорить, и молча шел за ней. Только когда мы уже были в прибрежном сквере, когда вблизи заблестела вода и стало ясно, что еще несколько минут — и мы пришли, только тогда я спросил:

— Что же вы на это скажете?

— Не знаю, что сказать.

— И все-таки.

— Собственно, и не хочу ничего говорить. Вы могли это заметить.

— Да, к сожалению, заметил.

— Я не хочу ни удивляться, ни сомневаться. Эта ночь была странной и для меня. Необычной. На меня какой-то дурман нашел. Но ведь не можете же вы ждать, чтобы я хоть что-нибудь, поймите, хоть что-нибудь отвечала бы на ваши слова. Ведь вы и не ждете, не правда ли?

Мы подошли к берегу, я не ответил ей, так как было видно, что на яхте проснулись.

— Проснулись, — сказал я и добавил: — Неизвестно, куда занесло ваш швертбот. Как будете искать?

Она посмотрела на меня.

— Не знаю, — ответила она. — Я говорила уже, мы пошли на яхте впервые. Понятия не имею, что полагается делать с перевернувшимся судном.

— Ну, что… Надо поставить его на киль, откачать воду, высушить.

— Возможно.

На берегу стояла одинокая лодка, на которой мы добирались с яхты. Мы снова отвязали ее и погребли к причалу.

Выглядели все довольно жалкими. Зеленые, дрожащие, с кругами под глазами, невыспавшиеся, несчастные. Все, даже тот, кто лучше всех знал, что надо делать в подобном случае, — я имею в виду Йошку, — он в плавках сидел на солнышке на корме и брился. По крайней мере, хоть как-то пытался привести себя в порядок. Анти плавал вокруг яхты, очевидно пытаясь согреться. Клари с несчастным видом сидела у входа в каюту, завернувшись в плед, а муж Тери в плавках бегал взад и вперед по пирсу.

Утешительно было лишь то, что мокрую одежду, одеяла, матрацы они разложили на солнце для просушки. Хоть одна разумная мысль.

Они встретили нас с большим облегчением. Наконец кто-то, что-то… Наконец что-то произойдет…

Перени опасливо перепрыгнул на палубу, подошел, протянул руку.

— Перени… Спасибо за все, что вы для нас сделали…

Что было говорить ему? Как я ни старался, ничего не мог выдавить, кроме: ну что вы, ерунда, пустяки.

Затем я обратился к Клари:

— Ребята, я думал, у вас хватит ума. Где коньяк?

— Ой-ой-ой, — взвизгнула Клари. — Забыли!

Я достал бутылку. И торжественно произнес:

— Вы так здорово поработали сегодня ночью, так добросовестно, мужественно, честно, что за это надо как следует выпить. Единственно тот, кто бросил якорь с торчащими лапами, — я огляделся, ища виновника, — только он один совершил глупость. Все остальные выдержали экзамен.

Перени опять перебил меня:

— Я от души благодарен всем товарищам. Я уже говорил. А вам особенно… как капитану.

Подобного рода любезности отняли не меньше четверти часа, а тем временем Клари нарезала хлеб, достала из холодильника масло, салями, зажгла примус, чтобы вскипятить чай. Тогда Перени опять заговорил: