Дэвид Арнольд - Очень странные увлечения Ноя Гипнотика [litres]

Моби Дик отстой

Один или одинок

Сначала я думаю позвонить ей, но тема слишком деликатная. «Слушай, насчет твоего отца…» Нет, тут нужна личная встреча.

Следующие три минуты я сочиняю сообщение и в конце концов останавливаюсь на: «Привет, это Ной» с точкой в конце. Думаю, точка имеет решающее значение. Она говорит: я не зануда, но достаточно тебя уважаю, чтобы соблюдать пунктуацию.

Через несколько секунд после отправки я получаю пугающую эсэмэску: «…»

…

…

Целую вечность одни точки.

Наконец ответ:

Сара: Ной, Ной, Ной.

Я невольно улыбаюсь. Сара тоже поставила точку.

Сара снимает пальто (облепленное льдинками) и бросает на пол.

– Ты что, шла пешком? – Я борюсь с желанием подобрать пальто и аккуратно повесить на вешалку.

– Ага, – отвечает она. – Я люблю снег.

– Ты любишь снег?

– Обожаю снег. Моя любовь к снегу глубока и светла. – Ее взгляд падает на голый матрас. – В прачечную собрался?

– Типа того.

Сара плюхается на кровать, а я сижу у стола и стараюсь не давать волю воображению.

– Знаешь такие фильмы, где парень появляется на крыльце у девушки и совершает какой-нибудь романтический жест? – спрашивает она.

– Конечно знаю. Например, «Скажи что-нибудь».

– Да, хороший. Но я вспомнила «Реальную любовь», там есть идиотская сцена, где чувак появляется у героини под дверью с огромными карточками, на которых написано признание в любви.

– Почему идиотская?

– Ну, во-первых, девушка, которую он пытается охмурить, замужем за его лучшим другом. Кроме того – катастрофическая сюжетная натяжка, – откуда ему знать, что именно она откроет дверь? А вдруг открыл бы его друг?

– Верно подмечено.

Сара кивает.

– Но суть в том – только не смейся, – что я могла бы простить любые натяжки, если бы в кадре шел снег.

– Ого!

– Как мне видится, если парень приходит с записками и бумбоксом, у него попросту куча свободного времени. Но если он появляется в снегопад, то это или судьба, или волшебство.

– Или очень продвинутая метеорология.

– Именно, – говорит Сара. – Как ни крути, дико сексуально.

У всех девушек, с которыми я общался, рано или поздно наступал момент, когда они оценивали обстановку комнаты, отражающую мою личность. Чистота и порядок, белые и пастельные цвета, прямые углы, под которыми расположены все предметы: я знаю, что это необычно. Ну и пусть, а мне нравится.

Хотя остальным нравится не всегда.

Сейчас взгляд Сары путешествует по прямым углам и мягким цветам.

– Твою комнату будто Уэс Андерсон режиссировал, – замечает она.

– Сочту за комплимент.

– Ручаюсь, он тоже зануда.

– Тоже?

– Ной! Чувак! Ты клинический зануда.

– Я предпочитаю определение «с милыми странностями».

У нее в сумке звякает телефон, но Сара не обращает на него внимания:

– Судя по твоему сообщению, тебе нужен мой совет…

Я на ходу перестраиваю планы. Сара мне нравится, но я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы предсказать ее реакцию, а суть в том, что я очень хочу узнать Сару получше, и в ближайшие несколько минут станет ясно, есть у меня шанс или нет.

Я начинаю с мистера Элама и наших прогулок, потом рассказываю о беседе, которая состоялась у нас в начале недели, затем о нашей с Аланом сегодняшней встрече с Амброзией и, наконец, перехожу к содержимому желтого конверта:

– Он отдал мне вещи, которые очень важны для него, ну или были важны, без разницы. Кроме того, приближается годовщина, а Амброзия говорит, что в День благодарения ему не за что быть благодарным.

– Так.

– Поставь себя на его место, Сара. Единственное, что хоть чуть-чуть напоминает дружеские отношения, – урна с пеплом его кота. И я вот тут подумал, а вдруг…

– Ты про моего отца?

Пауза.

– Слушай, прости. Не стоило заводить этот разговор…

– Ничего. Он никогда особенно… У папы не было никаких тревожных признаков. И он не раздаривал памятные вещи, насколько я знаю. Он просто всегда был… печальным. Сколько его помню, он постоянно грустил. Такое случается.

Теперь в комнате тишина, и хотя часть меня рада, что Сара не сбежала, другая жалеет об этом, ведь тогда я мог бы спуститься к отцу и предложить помочь с морковным маслом или прочей ерундой. Думаю, существует специальное немецкое слово, которое мы еще не позаимствовали и которое означает благодарность за то, что имеешь, когда видишь того, кто этого лишен.

– И все-таки надо что-то сделать, – говорит Сара.

– Я туда позвонил. Амброзия сказала, что он отдыхает и просил не мешать.

– Погоди-ка. – Сара выпрямляется на краешке кровати. – Ты говорил, у него был кот.

– Ага. Герман. И если судить по золотой табличке, мистер Элам его наверняка очень любил.

Сара мигом вскакивает и натягивает пальто:

– Я скоро вернусь.

– Куда ты?

Она улыбается в ответ без всяких объяснений. И исчезает, а я остаюсь один в комнате, перебирая в уме действия, которые могли ее напугать. Я перечитываю историю про Фреда Меркла, вношу кое-какие поправки, и вдруг до меня доходит: Сара скоро вернется.

Она живет совсем рядом.

Блин!

Я бросаюсь в двери, мчусь по коридору и уже почти на лестнице слышу:

– Поверьте, Сара, ничто не сравнится с прыжком с самолета.

– Да нет, я вам охотно верю, мистер Оукмен. Только мы тут как бы спешим.

– Зовите меня просто Орвилл.

Я прыгаю через ступеньки и наконец оказываюсь с Сарой и дядей Орвиллом в прихожей.

– Что ж, – тянет Орвилл, скрещивая руки на очень загорелой и очень голой груди, – тогда не буду задерживать, ребятки. – Он подмигивает мне, мол, «не шали, боец», и исчезает в кухне.

Только теперь, когда он ушел, я замечаю у Сары в руках кошку.

– Знакомься, Ной, это Найки, – говорит Сара. – Найки, это Ной.

– Вообще-то, мы уже встречались. – Я беру пальто с вешалки. – Пойдем.

– Некуда податься, – сказал Натан.

Когда они только вошли в закусочную, Натан говорил легко, словно мир лежал у его ног; теперь же слова появлялись с трудом, будто Натан держал тяжесть мира у себя на плечах.

Клетусу было знакомо это чувство.

– Слушай, – сказал Клетус, – ты великий художник.

– Ха.

– Оставь свои «ха». Так и есть. Напыщенные болваны нашего мира пока не замечают твоего дара. Возможно, ты не доживешь до того дня, когда они заметят, но поверь мне, будущие поколения тебя оценят. – Клетус поднял маленькую картину: – Они увидят ее в музее…