Хан Ган - Человеческие поступки [litres]

Выйдя из магазина, я долго шла по главной дороге и затем поймала такси. Приехала на курсы, о которых сказала женщина, и в рекламном проспекте среди фотографий нашла брата Тонхо. Это было несложно. С фамилией Кан значились только два преподавателя, и один из них выглядел моложе тридцати. С фотографии на меня смотрел человек средних лет в очках с толстыми стеклами, с проседью в волосах, в белой рубашке и темно-синем галстуке.

Извините, пожалуйста. Я думал пораньше закончить урок, но вышло наоборот. Садитесь, пожалуйста. Могу я предложить вам прохладительный напиток?

Я знал, что в нашем доме раньше жил учитель Тонхо.

Я даже не догадывался, что вы знаете о нашей семье.

Если честно, то я сильно переживал. Рассказывать мне особо нечего, вот сначала и решил, что нам незачем встречаться. Но потом подумал о матери, о том, как бы она повела себя, будь еще жива. Конечно, она бы встретилась с вами, не сомневаясь ни секунды. И без конца рассказывала бы о Тонхо, ничего не упуская. Тридцать лет она жила, думая только о нем. Однако я так не могу.

Разрешение? Да, конечно, разрешаю. Но взамен вы должны хорошо написать. Как следует. Напишите так, чтобы больше никто не мог оскорбить моего брата.

Всю ночь ворочаюсь в маленькой комнатке рядом с прихожей, лежа в постели, приготовленной младшим братом. Когда ненадолго засыпаю, возвращаюсь на ночную улицу перед теми частными курсами. Мимо меня пробегают уверенные в себе старшеклассники в том возрасте, которого пятнадцатилетний Тонхо не смог достичь. Вы должны написать так, чтобы больше никто не мог оскорбить моего брата. Я шагаю, положив правую руку на левую грудь, словно давлю на сердце. Посреди темной улицы смутно высвечиваются лица. Лица убитых людей. Лицо убийцы с пустыми глазами, вонзившего в мою грудь штык.

Когда мы играючи мерились силой пальцев ног, я всегда выигрывал.

Он с трудом выносил щекотку.

Стоило только коснуться его пальцев большим пальцем, как он начинал корчиться.

То ли ему было больно, когда я цеплял его пальцы своими, то ли щекотно, не знаю, но он хохотал, гримасничая и скаля зубы, а его уши и лоб становились красными.

Среди военных встречались как особо жестокие, так и совсем тихие нерешительные люди. Один из солдат, служивший в десантных войсках, на своей спине донес до больницы истекающего кровью человека, оставил его перед входом и тут же убежал. Некоторые солдаты при общей команде стрелять целились выше головы жертвы, чтобы не убить. В ряду солдат, которых выстроили и приказали хором петь военную песню перед трупами, лежащими у здания Управления провинции, нашлись смельчаки, до конца простоявшие молча. Камеры иностранных журналистов запечатлели этих солдат с плотно сжатыми губами.

Что-то похожее было и в поведении людей из гражданского ополчения, решивших в последнюю ночь остаться в административном здании. Большинство из них только получили оружие, но стрелять не смогли. Оставшиеся в живых свидетели на вопрос, почему они не ушли, хотя знали, что потерпят поражение, все отвечали одинаково. Не знаю. Просто мне казалось, что так надо.

Я была не права, когда думала, что эти люди – жертвы. Они остались там, потому что не хотели стать жертвами. Если вспомнить об этих десяти днях в Кванчжу, то в памяти возникают мгновения, когда люди, столкнувшиеся с жестоким насилием, близким к смерти, изо всех сил открывали глаза. Мгновения, когда они, выплевывая наполнившую рот кровь и осколки выбитых зубов, с трудом вскидывали тяжелые веки и смотрели прямо на своих палачей. Мгновения, когда они вспоминали о собственном лице, голосе и достоинстве, которое, казалось, было в прошлой жизни. Эти мгновения уничтожат, и придут беспощадные убийства, придут пытки, придут репрессии. Они свалят всех в одну кучу, раздавят, сметут с лица земли. Однако сейчас, если жить с открытыми глазами, если смотреть внимательно, то, в конце концов, мы…

Теперь я хочу, чтобы ты повел меня за собой. Хочу, чтобы ты повел меня туда, где светло, где светит солнце, где цветут цветы.

Мальчик с длинной шеей в летней одежде идет по заснеженной тропинке между могилами. Я следую за ним. В отличие от центра города, здесь снег еще не растаял. Края школьных брюк мальчика цвета неба касаются замерзших сугробиков снега, становятся мокрыми и увлажняют лодыжки. Мальчику становится холодно, и вдруг он оглядывается. Он смотрит на меня и улыбается глазами.

Нет, я никого не встретила у могилы. Просто на рассвете я вышла из квартиры, оставив на столе записку спящему брату. Просто села в автобус с рюкзаком, потяжелевшим от документов, собранных в этом городе, и приехала сюда, на кладбище. Цветов не смогла купить. Не смогла приготовить ни водки, ни фруктов, чтобы помянуть его. Я просто взяла с собой лишь подставку для подогрева заварочного чайника с маленькой свечкой посередине, найденную в ящике на кухне, и зажигалку.

Брат Тонхо сказал при встрече, что после переноса могил со старого кладбища в районе Манвольдон на государственное кладбище мать стала вести себя странно.

– Узнав день для перезахоронения, мы вместе с другими семьями приняли участие в этом процессе. Открыли гробы, а внутри – ужасающий вид. Скелеты, завернутые в полиэтиленовую пленку, а сверху – государственные флаги, испачканные кровью… Останки Тонхо, однако, выглядели более прилично, потому что до похорон мы смогли привести его в порядок, переодеть. Мы не хотели, чтобы его касались чужие руки, поэтому купили хлопчатобумажную ткань и сами протерли каждую его косточку, одну за другой. Боясь, что для матери держать в руках череп сына будет слишком большим испытанием, я быстро взял его и тщательно протер каждый зуб. И все-таки матушке такая нагрузка оказалась не по силам, не смогла выдержать. Тогда я должен был настоять на том, чтобы она осталась дома.

Среди могил, укрытых снегом, я, наконец, нашла и его последнее пристанище. На старом кладбище в районе Манвольдон, куда я ездила несколько лет назад, на его надгробном камне значились только имя и даты рождения и смерти. Сейчас на новой могильной плите была прикреплена увеличенная черно-белая фотография, взятая из его личного дела школьника. Рядом справа и слева находились могилы учеников старшей школы. Я рассматривала юные лица, запечатленные, судя по черной зимней форме [4] В Республике Корея учебный год заканчивается в декабре и начинается 1 марта. , для альбома по случаю окончания средней школы.

Вчера брат Тонхо сказал:

– Братишке повезло, он умер сразу, как получил пулю, и это большая удача. Вы так не думаете?