Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Ох уж, эти медсестры! — сказала Клара. — Терпеть их не могу. И как это медсестры и доктора могут принадлежать к одной профессии… А как доктор может жениться на медсестре?! Вы знаете, Мейди Боллз была медсестрой.

— Нет, — сказала Мар, — я не знала.

— Другое дело — судьи. Они ведь замешаны в политике, поэтому им приходится жениться по расчету: из-за денег или положения в обществе.

— Ну, что ты, Клара, — смеясь, защебетала Фрэнсис Треливен.

— Она действительно богата, — сказала Клара. — Уж поверьте мне. Ее дед владел здесь половиной недвижимости, и когда «иностранцы» начали скупать землю под коттеджи…

— Я не говорила, что она не богата, — не отступала Фрэнсис Треливен. — Я лишь хотела сказать, что судья Маннинг женился на ней совсем не поэтому.

— Ха! Он надеялся с ее помощью стать окружным судьей. Но этот номер у него не прошел. Все, на что он способен, — это оштрафовать мальчишку за превышение скорости или заставить Шеффера-пьяницу переночевать в каталажке, а вот Крофорд Страйк из Харпсуэлла занимается только солидными делами, он даже и живет-то не здесь.

Мар сказала:

— Мне кажется, судья Маннинг и его жена — очень приятные люди.

На это миссис Коффин заметила:

— Во всяком случае, Гай Монфорд не женился на медсестре и на деньгах тоже.

— Она была такая милая, — сказала Фрэнсис Треливен. — Джулия… ее звали Джулия, маленькая, жизнерадостная, с короткими рыжими волосами и веснушчатым носом. Гай тогда церковь не посещал, как впрочем и теперь, поэтому она приходила сюда одна и, поверите ли, от нее шел какой-то свет, и все становилось другим. Все.

— Пока это не случилось, — сказала Клара.

— Да.

— Это произошло на моих глазах.

— Клара…

— Да, да, да. И я никогда не забуду, как Ларсон Уитт вытаскивал ее тело из машины.

— Пожалуйста, Клара, не надо сейчас об этом.

— Он положил ее на траву, и все ее белое платье было запачкано кровью. Оно было разорвано, и на груди зияла огромная дыра, и…

Миссис Треливен ушла.

Клара засмеялась:

— Она не выносит, когда говорят о чем-нибудь печальном. Абсолютно не выносит.

Мар сказала, что она, пожалуй, тоже пойдет и попробует вытащить Сэма из этой кучки мужчин в углу.

— Не стоит, дорогая. — Миссис Коффин понимающе улыбнулась. — Ведь он не пьян?

— Нет, но…

— Все в городе знают, что Сэм Макфай пропускает иногда рюмочку-другую, хотя, конечно, ему нельзя ни капли, — потому что когда-то он пил ужасно, пока не свихнулся и его не отправили лечиться. Все это началось после смерти его жены… дело в том, что… — Впервые за этот вечер она заколебалась.

— Продолжайте, миссис Коффин, — сказала Мар.

Миссис Коффин, наконец, решилась и медленно, смакуя каждое слово, произнесла:

— Вы знаете, отец Гая, Пол Монфорд, был доктором.

— Да, миссис Коффин…

— И, кроме того, ближайшим другом Сэма. Они росли вместе в одном городе, как потом Гай с Лэрри.

— Да…

— Видите ли, отец Гая был католиком. И он принимал ребенка Сэма — Лэрри. Роды были тяжелые: жена Сэма истекала кровью, мальчик не дышал. Сорок лет прошло, а Сэм так и не забыл этого.

— Она умерла, — сказала Мар. — Лэрри мне говорил.

— А Сэм так и не простил Пола Монфорда.

— Но почему?

— Потому что Пол был католиком. И Сэм был убежден, что он позволил его жене умереть, чтобы спасти ребенка. Он называл его убийцей.

— Но это неразумно, миссис Коффин. Она бы, возможно, все равно умерла. Кроме того, в подобной ситуации у врача, как правило, нет выбора. Я хочу сказать, что любой доктор попытался бы спасти и мать и дитя. В общем ясно, что все это глупости, досужие сплетни.

— Да… — согласилась миссис Коффин. — Да, это глупо, конечно. Но Сэм был убежден, что это правда. Он начал пить и кричать об этом на каждом углу, пока однажды ночью не напился до чертиков. Схватил ружье, побежал к дому Пола Монфорда и стал стрелять по всем окнам. Сэм хотел убить доктора, но потом появился Джордж Поттс — он тогда был шерифом — и забрал Сэма. Затем его отправили в лечебницу, потому что доктор Монфорд не позволил завести на него уголовное дело. Вернувшись, он взял себе новую секретаршу, Руфь Кили, которая сделала для него больше, чем кто-либо, держала его в руках, ведь он мог снова сорваться, прийти в ярость… и знаете, даже сейчас… он так и не простил Пола Монфорда.

Мар молчала. Она представляла себе Сэма в гостиной, державшего свое неизменное виски или даже две наполненные до краев рюмки, думающего о чем-то. О чем?

— Наверное, я не должна была рассказывать вам об этом. Простите меня…

— Нет, нет, что вы… все в порядке.

В низкой комнате было слишком жарко. Потрескивали нагретые батареи, мужчины в углу смеялись, то громче, то тише звенели женские голоса, а миссис Коффин стала опять извиняться, поскольку это, действительно, был разговор, не очень подходящий для церковного ужина.

— Конечно, я не должна была об этом говорить. Может, вы попробуете мои бутерброды с тунцом?

Мар сказала:

— Пожалуй.

Миссис Коффин повернулась и направилась к длинным столам, а Мар подумала об этом тунце, и ее затошнило. Позади нее открытая дверь вела в раздевалку. Она попятилась, потом повернулась и выскользнула из комнаты, схватила свое пальто и бросилась вверх по лестнице на улицу.

Был октябрьский вечер. Ярко сияли звезды. С залива тянуло прохладой. Маргрет глубоко вздохнула и стремительно зашагала прочь. За спиной она услышала женский голос, окликнувший ее, но не оглянулась. Она шла очень быстро, не думая ни о чем, кроме того, как хорошо идти просто так, дышать свежим воздухом… и быть одной. И ей хотелось идти так вечно.

Рядом с ней остановилась машина. В открытое окно выглянул Гай.

— Привет, — произнес он.

— Привет. — Она остановилась, погладила Цезаря, высунувшегося в заднюю дверцу.

— Подвезти?

— Нет… Нет, спасибо.

— Я еду в больницу. Воскресный обход.

— Нет, я… не сегодня. Скажи Лэрри, я приду… я приду завтра.

— Что-нибудь случилось, Мар?

— Нет, все в порядке.

— Тогда… — Он хотел сказать что-то еще. Мар посмотрела ему в глаза, и впервые увидела в них страдание. — Тогда… — повторил он снова и поехал по темной улице. Задние огни исчезли за поворотом.

Она пришла в дом Сэма, где сказала миссис О’Хара, что почувствовала себя плохо, поэтому ушла из церкви пораньше. Ужинать не будет. «Нет, нет, не беспокойтесь, ничего не нужно. Спасибо, но действительно ничего не нужно».

Питер пронзительно закричал на своей жердочке: «Проклятие, проклятие!»

— Он невыносим, — сказала миссис О’Хара.

Мар поднялась в свою комнату, переодевшись в пижаму, пошла в ванную и принесла оттуда стакан холодной воды, который поставила на ночной столик. Подъехала машина Сэма. Она откинулась на подушки и, затаив дыхание, ждала. Наконец постучали, и голос Сэма спросил из коридора: